Я все еще поддерживал близкие отношения с Робертом Стигвудом — по крайней мере, настолько близкие, насколько это можно было себе позволить — и я любил гостить в его большом сельском доме в Беркшире, потому что там проходили отличные вечеринки. Однажды вечером в конце 1974-го я оказался у него и сел между двумя Миками — Джаггером и Тейлором, и тут Мик Тейлор наклонился к Мику Джаггеру и сказал ему: «Я покидаю группу».
Такие разговоры — всегда что-то вроде клише у музыкантов, потому что мы все время говорим это друг другу, так что когда Тейлор сказал это Джаггеру, я просто посмеялся. Но Тейлор посмотрел на меня и добавил: «Я — серьезно», встал и покинул вечеринку.
Мик Тейлор был одним из тех музыкантов, которые на сцене стояли без движения, почти как Билл Уаймен. Он был прекрасным гитаристом с отличной техникой, но ему не позволялось писать песни, так как «монополия Джаггера и Ричардса» не давала ему такого права. Я знаю, что он считал «Стоунз» слишком рутинными, и что если он не будет добиваться в группе прогресса, то это будет регресс. Он переживал, что не был полностью востребован, никогда не считал, что он хорош, и никогда не понимал, насколько он в действительности хорош.
Так что Джаггер посмотрел на меня и сказал: «Думаю, он — серьезно…»
Я ответил: «Вроде того».
Мик задумался об этом на несколько мгновений и пробормотал: «Что же мне делать? Может, ты присоединишься к нам?»
Я ответил: «Конечно, только я играю в «Faces» и не могу подводить их. Я не хочу, чтобы они распались».
Он сказал: «Я тоже не хочу, чтобы «Faces» распались, но если меня совсем припрет, могу ли я тебе позвонить?»
Я ответил, что конечно, и примерно так мы расстались. Мы даже скрепили наше решение рукопожатием.
Спустя несколько месяцев, когда, наконец, его приперло, я болел и лежал в кровати в Лос-Анджелесе. Тогдашний смог был таким крепким, что из-за него я обычно чувствовал себя гнило. Мик позвонил мне и сказал: «Меня действительно приперло, можешь ли ты нам помочь?», и я сказал «о-кей» не только потому, что это был шанс оказаться в «Стоунз», но и потому, что так у меня был предлог уехать из Лос-Анджелеса. Он назначил мне встречу в Мюнхене, так что спустя несколько дней я полетел туда. Я чувствовал себя все ближе и ближе к Мику, Киту и Чарли, так что я не волновался о том, насколько хорошо я сыграю для них. Я просто хотел снова повидаться со своими приятелями. Мик и Кит уже начали относиться ко мне как к своему младшему брату, кем я потом и стал для них. Кажется, всю свою жизнь — начиная с дома № 8 по Уайтторн-авеню, через Рода и теперь, кончая Миком и Китом, — я всегда играл со старшими ребятами. Из Швейцарии я и «Стоунз» перебрались в Мюнхен, где я обнаружил себя в толпе гитаристов в студии «Мьюзикленд» — среди Марриотта, Бека, Клэптона, Уэйна Перкинса и Харви Мандела.
