Ее чуть не сбил с ног ветер, холодный, промозглый. Под ним Джемма почувствовала себя одиноко. Она с детства не переносила такой свирепый ветер, это был ее единственный враг. Ветер размотал шарф, растрепал прическу. Джемма хотела поправить ее на ходу, но сделала только хуже, и рыжая волна хлынула ей на спину и плечи. Ладно, пусть, это уже не важно.
Джемма и Карлайл увидели друг друга на перекрестке, точнее, Карлайл увидел, а Джемма скорее почувствовала: у людей вместо лиц были размытые пятна. Карлайл улыбнулся ей через улицу, глядя на ее разлетающиеся огненными языками волосы, и она ощутила тепло, согревшее ее даже на этом ледяном ветру.
Мимо них ехали машины, пешеходам горел красный сигнал. Джемма вздохнула с облегчением: все хорошо, сын стоит и терпеливо ждет, когда можно будет пойти ей навстречу. Джемма еще в самом детстве строго-настрого наказала ему, чтобы он не смел кидаться к ней через дорогу, пока не убедится, что это безопасно. Каждый раз, глядя на него с противоположного тротуара, она понимала по его улыбке, что он мысленно говорит ей сейчас: «Ну вот, видишь, я покорен твоей воле, я не хочу лишний раз огорчить тебя, и стою, жду, смотрю по сторонам, и перехожу дорогу только со всеми, только в специальном месте, хотя мог бы расшвырять все и вся вокруг, только чтобы скорее оказаться рядом…»
Наконец зеленый сигнал переключился на желтый, и автомобили затормозили. В голове вдруг стало как-то холодно и пусто, и Джемма поняла, что ничего не слышит и почти ничего не видит, ее глаза и уши были залиты белым бетоном. Она догадывалась, что рядом с нею уже пошли по переходу люди, и Карлайл двигается ей навстречу. Вот еще несколько секунд, и она будет в безопасности, она почувствует его горячие руки и поймет, что он рядом. Как жаль, что она его больше не видит!
И Джемма торопливо шагнула на проезжую часть, не замечая, что пешеходы все еще нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, пропуская запоздавший на поворот трамвай.
Он видел, как она шагнула на проезжую часть, на рельсы, и видел трамвай. Наверное, трамвай отчаянно звенел, но тишина заливала уши Карлайла, как бетон льется в опалубку, глухо, безнадежно. Еще можно спасти! Мама! Джемма, стой! Но он слишком далеко, и проклятое тело мешает, двигается слишком неповоротливо, медленно. Он успел всего три шага – а она, его тонкая кареглазая Джемма, уже в ярде от уродливой морды несущейся железной махины.
Он не видел ее гибели. Перед ним стояла другая картина: над улицей еще звенит его отчаянный крик. Джемме пятнадцать лет, ее волосы лужей расплавленной меди растеклись по пыльному треснутому асфальту. Туфли почему-то валяются в стороне, а рядом лежит опрокинутый навзничь искореженный велосипед, и спицы в его колесах еще мелькают, мелькают…
