— Светлана Ивановна! — Лицо Полины Загурской, подошедшей вместе с Комовой, которая решила проверить боевую готовность своей «армии», выражало сомнение и смущение. — По-моему, уже слишком заметно. Разве нет?
За Светлану Ивановну, которая, по-птичьи склонив голову набок, принялась критически разглядывать героиню, ответила Лена Петрова:
— Да нет. Я тебе живот складками задрапировала… Нет. Нормально.
— Н-ну… Сойдет! — решительно махнула рукой Комова и истошно заорала: — На исходную!
— Черт! Черт!! — закричала вдруг Лена. — Романов! Стой!!!
Романов — Денди оглянулся, а художница, схватившись за голову, застонала — пиджак Валеры расползся по спинному шву. Зашить его было бы затруднительно, к тому же после починки он и вовсе бы не налез на актера. Романов крутился на месте, как пес за своим хвостом, стремясь оценить размеры катастрофы. Наконец он оставил бессмысленные попытки и виновато развел руками.
— Что еще такое? Что опять?.. Ах! — Светлана Ивановна всплеснула руками, увидев, что случилось с костюмом Романова. — Что же делать?! Это же срыв…
— Спокойно! — вмешалась Ирина. — Сейчас все уладим! Клавдия Михайловна, шифон еще есть?
— Целый рулон. Но Елена Владимировна говорила, что из него будут шить какое-то покрывало с цветами.
— Быстро несите сюда! — скомандовала Ира. — И ножницы…
— Что ты задумала? — в один голос спросили Светлана Ивановна и Лена.
Ирина усмехнулась:
— А чем наш Валера не римский патриций?
Комова и Петрова облегченно вздохнули. Через пять минут облаченный в странную хламиду (кусок шифона с прорезанной в нем дыркой для головы) Романов уже взбирался на козлы.
Ирина не знала, что за ее стремительными действиями с интересом наблюдала Виктория Викторовна Чекалина, которая, выкроив свободную минутку, явилась в павильон, чтобы проверить, все ли в порядке во вверенном ей коллективе.
* * *
Козлы под Ириной жалобно скрипели, и она страшно боялась обрушиться с приблизительно двухметровой высоты, на которую ее взгромоздили откровенно потешавшиеся над дурацкой затеей рабочие. Руки и ноги женщины ныли от усталости, глаза заливал пот, и ей казалось, что еще минута, и она скончается прямо на «сцене», «отдав жизнь служению искусству».
Рядом стонала Загурская;
— Ой, не могу больше! Ой, не могу! Оно же сейчас развалится!
Извекова откровенно всхлипывала.
— Львова, Львова, перестаньте изображать приморенную моль! Шевелите ногами! — орал сверху режиссер. — И вас, Извекова, это тоже касается! Полиночка, голубушка, больше жизни! Вы же, счастливы.
