Беседа длилась недолго. Небольшая дискуссия, какая могла бы разгореться много веков тому назад, но, очевидно, выдержанная в более умеренных тонах — под влиянием закона о всеобщем образовании и познаний, приобретенных в школьной библиотеке.
— Куда идешь, кузен? — спросил Жильбер.
— Да понимаешь, хочу посмотреть мой сад, — ответил Жак.
— Твой сад?
Жак достал из кармана письмо. Жильбер взял его, но Жак тут же выхватил обратно. Жильбер выпустил листок, боясь порвать, так как желал во что бы то ни стало прочесть его, настолько это дело показалось ему невероятным — ведь тетушка Людивина уверяла, что он, Жильбер Корнебуа, единственный предмет ее привязанности. И вот, пока родственники в некоторой нерешительности боролись за письмо, сильный порыв ветра подхватил листок и унес его в сторону песчаного карьера, затопленного в прошлогодний паводок.
Увидев, с какой поспешностью кузен бросился в погоню за документом, Жильбер больше не сомневался ни в его важности, ни в его силе. Перепуганный Жак ступил на лед, расстилавшийся впереди почти на том же уровне, что и луг. Но стоило ему сделать два шага — и он тут же увяз в ледяном месиве, вода дошла ему до щиколоток. Однако вместо того, чтобы отступить, он двинулся вперед. Письмо застряло между ветками сухого дерева, вмерзшего в лед в нескольких метрах от берега. Оставшийся на берегу Жильбер не мог понять, как удалось Жаку добраться до этого дерева по льдинам, которые таяли и раскалывались под его сапогами.
Но дорога назад была отрезана, и сколько бы Жак ни пытался устроиться понадежнее на дереве, колыхавшемся в ледяной каше, все было бесполезно. После ухода кузена Жак, судорожно вцепившийся в толстый сук, застыл в полной неподвижности. Он жалел, что надумал показать письмо, что не сумел поторговаться и обеспечить себе помощь, и горестно причитал:
— Ну как он сможет потом есть яблоки из своего сада, зная, что я тут, под трехметровой толщей воды? Ведь я останусь в тине на дне этого старого карьера, и никто никогда меня отсюда не вытащит. Старый Леон лежит тут уже сто лет.
Так по крайней мере гласило предание, бытовавшее в деревне Нозей. Но так уж много осталось людей, которые помнили, кто такой был этот старый Леон; кто же через сто лет и даже через сто дней (когда плоды на деревьях нальются соком) подумает о некоем Жаке Лармуайе?
Лед. Спасение зависело только от крепости льда. Надо уметь различать, где он толще. Надо учесть, что, когда вода стала замерзать, пошел снег и почти сразу же после этого началась легкая оттепель. Снег немного подтаял, а потом ударил мороз. Вот из этого-то рыхлого снега и образовался ненадежный и тонкий лед. Но в тех местах, где все залило текучей водой, он был блестящим, темным и прочным. «Вот оно что! Ближе к берегу он как месиво. А в других местах похож на стекло», — говорил себе Жак Лармуайе.
