Вскоре появилась дорожная полиция. Ноги меня не держали, и я рухнул на траву. Двое полицейских втащили меня по заросшему травой откосу на шоссе, где уже остановилось довольно много машин. Кто-то приложил платок к моей правой руке, из которой по-прежнему текла кровь. Потом приехала «скорая помощь». Меня положили на носилки, я кричал от боли в боку, думая, что умираю; жена и друг смотрели на меня с состраданием. «Скорая помощь», завывая сиреной, неслась как сумасшедшая, а я лежал и не знал, что случилось с моей грудью и боком.
В больнице меня раздели и оказали помощь. Я то умоляюще глядел на врача, то проклинал все автомобили на свете, а потом стал кричать и плакать, словно ребенок, что ни за какие деньги больше не сяду в машину. Меня просветили рентгеном, накинули сверху простыню и, положив на каталку, повезли по залам и коридорам, где гулял ветер. Помню внутренний дворик возле рентгеновского кабинета. Там мы встретились с женой. Ее куда-то везли в кресле-каталке; она плакала. После рентгена меня доставили в четырехместную палату хирургического отделения, и врач велел мне обязательно помочиться: им нужно было посмотреть, все ли цело у меня внутри. Поддерживаемый двумя санитарами, я старался изо всех сил, но ничего не получалось: меня била дрожь, кроме того, в палате было слишком людно и слишком много света. Один сообразительный санитар попросил всех выйти, погасил свет и пустил воду в умывальнике. Это подействовало. В моче обнаружилась кровь.
На другой день мне сообщили, что жена получила несколько травм, из которых наиболее тяжелые — на ноге и на голове; ей наложили пять швов. С другом ничего страшного, за ним уже приезжал сын и увез его назад в Бари. У меня сломаны два ребра: пятое и седьмое, кроме того, зарегистрирована отраженная травматическая боль плевры и различные ушибы по всему телу.
Мне делают бесконечные уколы круглые сутки, днем и ночью. Сестра входит внезапно, резко зажигает свет, задирает одеяло и колет мою истерзанную плоть. Ночами спать невозможно: из коридора доносятся непрерывные стоны; я прошу санитара дать мне что-нибудь болеутоляющее и снотворное, но он отказывается, говорит, это опасно в моем состоянии. Ничего не могу сделать — ни повернуться, ни перевернуться, — так и лежу глаза в потолок, дышать трудно, стараюсь вдыхать и выдыхать медленно: боюсь закашляться.
По утрам монахиня читает молитву. Многие выходят со стульями в коридор, один я остаюсь в палате и корчусь от боли. Потом завтрак: кофе с молоком и булка. Грациозная, но решительная медсестра берет кровь из вены; толстенная игла вонзается в руку. Не пойму, что со мной происходит…
