А писательница, видать, действительно утопилась, раз про нее Мария вспомнила. Вот что любовь к женатому мужчине с человеком делает.
Карьера… Карьеру твою я и начал. Не помнишь? Но напоминать, попрекать не буду. Несолидно. Не для председателя президиума.
Я задумался. Перебить она не давала. Мария.
– Я сейчас на заслуженную артистку иду. Что, от всего отказаться?
Уже почти истерика. Не хочу. А заслуженную артистку я тебе и сделал. Молдаване написали письмо в министерство, и – пошло-поехало. К весне должны дать, к твоему дню рождения. Мой подарок.
– Мария, дорогая.
– Подожди, Леня. А на что мы там жить будем? Тебе канцлер денег даст?
Привязалась к этому канцлеру, черт.
– Во-первых, у меня персональная пенсия. На уровне зарплаты члена Политбюро.
– Ты издеваешься, Леня.
У нее глаза то зеленоватые, то голубеют. Это Горький так освещение придумал.
– Ты знаешь, сколько твой гребаный рубль на черном рынке стоит?
Рубль – не мой, и не гребаный. Твердая валюта вполне. И при чем здесь черный рынок вообще?
– Я тебе, Мария, другое скажу. Я знаю, как быстро миллион дойчмарок заработать.
Она так заулыбалась, что точно тошно.
– Так ты, оказывается, большой бизнесмен, Ленечка.
– Может, и не бизнесмен, но большой. Послушай меня три минуты, не перебивай. Я напишу воспоминания. Мемуары напишу. И там такое расскажу, что все издательства западные сразу купят. Я за свои первые воспоминания 127 000 рублей получил. Все детям отдал.
Своим ли, чужим ли – какая уж теперь разница. Тем более – вам.
– И что ты там такое напишешь? Про Малую Землю что-нибудь?
– Нет. Про Малую Землю уже все написал. Хватит. Напишу, как мы Хрущева убить хотели. Отравить. Зверской водкой от алтайских товарищей.
Она как будто завелась в танце. Скакала вокруг моего кресла, как подорванная. Улыбка не исчезала. Запах кагора множился снежной бурей.
– Вы – это кто?
– Мы – это я, Подгорный и Семичастный. Мы с Подгорным придумали. Семичастный исполнял. Привезли с Алтая водку от тамошних товарищей. Добавили тазепамчику. Я бы сейчас нембутальчику добавил, а тогда не знал просто, что такой есть. Никита бы выпил – и привет.
Мария остановилась.
– Ты представляешь, как западники за эту историю ухватятся! Миллион дойчмарок минимум. Мне канцлер Брандт сказал. Вилик мой. Вилочка.
Хотя он давно уже никакой и не канцлер. И не говорил про мемуары ничего. Но дом он показал. Прямо рязанскими перстами. И Зюльт показал тоже.
Мария остановилась и успокоилась.
– Вилочку твою я не знаю. И этих двух мудаков тоже. Вот который пальто за тобой носит – это не Семичастный?
