Модильяни не разделяет восторга Аполлинера относительно кубистов. Бывшие товарищи Амедео из Бато-Лавуар, с Монмартра, считают себя последователями Сезанна, но на самом деле ставят его концепцию с ног на голову. Сезанн рисовал сферы и кубы, чтобы изобразить яблоко – каким оно представлялось его глазу. Для мастеров, восхваляемых Аполлинером, яблоко лишь предлог.
Слишком много рассудочности и мало эмоций для вечно влюбленного в красоту. Слишком много теории и мало жизни. Слишком много поисков и мало правдоподобных ответов. А ведь нет ничего прекраснее правды и ничего правдивее жизни – Бранкузи это отлично понимает.
Модильяни ему близок, но не считает себя его учеником. Он не считает себя учеником кого-либо.
В ответном письме к брату Умберто, который спрашивает, чем Модильяни намерен заниматься, Амедео пишет кратко: работать и выставляться. В один прекрасный день, утверждает он, обращаясь к своему обожаемому брату, достойному восхищения, к этому гуманисту, способному любить ближнего и отдаваться любви без остатка и со всей нежностью, в один прекрасный день Модильяни всех заставит признать свой талант.
Следующая выставка намечается на октябрь, было бы недурно еще раз попытать счастья. Если междусобойчик «Салона» оценит его головы и согласится выставить их все разом, это будет первый шаг к успеху.
* * *
«Ты поэт! Настоящий поэт! – Коля обнимает жену за плечи. Анна только что дала ему прочесть стихи, написанные в его отсутствие. – Как же они хороши! Надо составить сборник!»
До конца ли Гумилев чистосердечен в своем энтузиазме?
Можно вообразить загорелого как никогда Гумилева, распаковывающего привезенные заморские дары: плотные ковры, еще несколько месяцев назад лежавшие у ног пастушек; мачете, с трудом выторгованные у деревенского старосты и искусно развешанные по стенам в проемах между окнами, за которыми еще не стаял последний снег. Диковинки должны упрочить репутацию поэта-путешественника. Но так ли безотказно сработает репутация, если славу все равно теперь придется делить? В погоне за поэтическим успехом Гумилев отныне не единственный. Впрочем, он сам этого хотел. Кто посоветовал Анне изучить безукоризненную метрику Анненского? Кто открыл ей французский Парнас? Кто привел ее в журнал «Аполлон»?
Поэт-муж потрясен: пока его не было, муза сошла с пьедестала одиночества и любви и сделалась независимой – в жизни, как и в искусстве, заявив об этом, однако, весьма деликатно:
