– Не лезь, – оборвала его Яна. – Сама знаю… На моем острове есть табу…
При этих ее словах тревожный шелест пробежал меж аборигенами, а вождь Мату-Ити даже привстал в тревоге.
– Переводи дальше, – Янка толкнула коленом «толмача», сидящего у ее ног, который явно в чем-то
Янку заподозрил. Но ей на эти подозрения было наплевать. И она торжественно и трагично продолжи ла: – Ни одна женщина моего племени не смеет коснуться голыми зубами птичьего мяса и птичьих перьев. У меня такое же тубо. То есть табу. И по закону моего племени этот обряд должен совершить… – Тут Янка значительно помолчала. Либо собиралась с духом или мыслями, либо готовила эффект. – …Должен совершить кровный друг моего танэ. – И она обхватила и прижала к себе голову Понизовского.
Тот попробовал было вывернуться, но Янка цепко впилась в его редеющие кудри.
– Что за танэ? – шепнул я.
Янка обернулась, торопливо проговорила:
– Танэ – это муж, мужчина. Ты – мой танэ, я – твоя ваине. – Быстро, однако, освоилась. – А это, – она энергично потрясла безвольную, будто отрубленную голову Понизовского, – это – кровный друг моего танэ. И он сейчас загрызет у всех на глазах эту невинную птичку. Грызи, толмач!
Не знаю, что поняли из этой мизансцены наши сладострастные аборигены, но они отметили ее бурным рокотом восторга. Прямо-таки прибой на рифах.
Мату-Ити поднялся, стукнул жезлом в землю, едва не попав при этом в ступню одного из охранников, и торжественно провозгласил:
– Да будет так! – Это и без перевода было понятно.
Вывернулась Янка. Но, по правде говоря, если надо, она и крокодилу горло перегрызет. Меня уже другое тревожило. Я нагнулся к Понизовскому, тронул его за плечо:
– Надеюсь, Серега, роль матери этих детишек не есть еще и роль тринадцатой жены вождя?
Понизовский, среди всеобщего внимания и благоговейной тишины, поднес ко рту бедную птичку, обернулся и, сказав мстительно: «Вполне возможный вариант!» отчаянно впился зубами в перья. У него подходящего табу не нашлось.
Дальше все прошло по сценарию. Оросили, отправили под пальмы. Сели за пиршественный стол. Во главе его – всем довольный и почему-то уже хмельной вождь и его «затабуированная» временная вождиха в окружении двенадцати его законных супружниц.
Мату-Ити долго что-то говорил, с плавными жестами и все более мутневшим взором. Понизовский переводил, кажется, не очень близко к оригиналу. А потом, по-моему, от себя добавил, что по обычаю должен запечатлеть поцелуй на груди посаженной матери, и потянулся к Яне все еще окровавленными губами.
