Если уж на него, на Павла, он произвел столь сильное впечатление, то что уж говорить о девчонке, склонной к стихам? «Он был — как из другой страны», — так выразил Жигулев свои впечатления. «Они оторваться от него не могли. Как на Кобзона глядели. Ну а потом Андрей Тимофеич ему представил Ксану. Молодое дарование, и так далее…»
А Витька-бедняга издали глядел, как уплывает от него Ксана, как незнакомо, преданно и заискивающе — это Ксана-то — смеется каким-то его шуткам.
«Я ему читала стихи. Понравились…» — сказала она ему на следующий день. «Проводил до дому. Вечно тебе что-то кажется. Успокойся, он женат. Правда, жена его там, в Европе, но скоро приедет».
«А потом я сошел с ума, — рассказывал Жигулев. — Никогда не верил, что от этого можно сойти с ума. Теперь понимаю, что был сумасшедшим. До трех часов ночи следил за ее домом: вернется ночевать или не вернется. „У подруги ночевала, у Веры, можешь спросить…“»
Через несколько дней, поздно вечером, он зашел к подруге и проверил: у Веры ее не было. А на следующий день она опять сказала: «У Веры. И вообще, какое твое дело?»
Потом он стал следить за ней. Ближе к вечеру, несколько раз она ходила в железнодорожную больницу, где тот работал. У него в эти дни были, видимо, ночные дежурства. Она оставалась там до утра.
«Он же бросит тебя!» — сказал он ей в тот вечер, о котором рассказывала Роза Федоровна. «Я знаю, — ответила Ксана. — Но зато я буду знать, что в моей жизни такое было». И тогда он решил бежать — понял, что просто не может больше терпеть эту муку. Он сказал ей: «Ладно. Больше ты меня не увидишь. А этому старпёру я все-таки ноги переломаю, проси не проси…» Она жалостливо рассмеялась: «Витя, ну не обижайся ты на меня! Так случилось. Я к тебе очень хорошо отношусь, честное слово. Но это сильнее меня. И зачем ты угрожаешь? Он был чемпионом Москвы по самбо, трудно тебе будет переломать ему ноги».
Он убежал, три дня провалялся в комнате, думая об одном: как бы удержаться и не пойти к ее дому. «Самое большое мое желание было — это чтобы к то-нибудь пришел и привязал меня к кровати», — рассказывал он. Потом он понял, что нужно бежать из этого города, что это — единственное средство. И в тот же день он улетел в Москву. Билетов не было, он пошел к начальнику смены в аэропорту. «Я только повторял: мне нужно в Москву, мне очень нужно в Москву, не мог даже путевой причины сочинить. Наверное, они что-то поняли, потому что мне дали билет из брони, хотя там была страшная очередь».
