Пирушка была шумной, хлопали пробки, и шампанское плескалось через край бокалов. Громкие речи и клятвенные заверения, напутственные пожелания.
— А помнишь, Стоян, как тебя в корпусе в карцер вместо Василька посадили?
— Друзья, друзья! За наш родной Дворянский полк! (Впоследствии переименованный в Константинопольский кадетский корпус.)
— Генерал Черняев, гордость нашего полка. Слава Черняеву!..
К утру гости разъехались. Опустел, затих особняк. В большой зале братья остались вдвоем.
— Вишь, какая баталия случилась. — Василько указал на разгромленный стол. — Ровно неприятель прошелся.
Стоян застегнул ворот мундира:
— Я свеж, брат, и голова у меня ясная. Если не возражаешь, пойдем к бабушке, она, поди, заждалась своих беспутных внуков.
Обнявшись, братья направились на половину старой графини.
— Не пойму, Стоян, почему государь разлучил нас? Тебя на Дунай, к генералу Столетову, а меня на Кавказ, в Эриванский отряд генерала Тергукасова.
— Сие загадка, а ключ от нее у государя.
— А может, это к лучшему? Ты будешь описывать мне, как идет война на Балканах, а я о своих походах.
— Ты, Василька, славно придумал. Слушай, брат, у князя Васильчикова обратил я внимание, как ты за Верочкой Кривицкой ухаживал. Уж не влюбился ли?
— Пока нет, но она мне нравится. И кто знает, не уезжай я из Петербурга, может, и сразила бы меня стрела Купидона.
— Верочка славная, только бы не превратилась в свою сварливую маменьку.
Оба рассмеялись.
— А уж мужем помыкает, не доведи Бог, — снова сказал Стоян. — Мыслю, он у нее артикулы выделывает.
— Что и говорить, у такой не только артикулы, во фрунт будешь тянуться, — поддержал брата Василько.
В гостиной ровно горели свечи. Со стен строго смотрели на братьев их дальние и близкие предки. От времен Ивана Грозного тянулось генеалогическое древо Узуновых, а графский титул жалован им самим Петром Великим за подвиги одного из Узуновых в Полтавской битве, чем в семье несказанно гордились.
С той поры все мужчины в их роду носили офицерскую форму. Известно, что служили Узуновы и у генералиссимуса Суворова в Альпах, и у фельдмаршала Кутузова на Бородинском поле. Многие предки братьев Узуновых сложили головы на поле брани, защищая отчизну.
А вот писанные маслом портреты деда и графини Росицы, а с ней рядом отец и мать братьев. Стоян и Василько, по воспоминаниям кормилицы Агафьи, в мать удались. Графиня Росица об умерших говорила неохотно и скупо: «Живые о живом думают», — отвечала, когда братья просили рассказать о родителях.
