— Митсу, Митсу!.. Чудесные, маленькие медовые соты!
Она не сопротивлялась. Но ее неподвижные руки повисли вдоль тела и не обнимали плечи и шею любовника.
— Отпустите меня, оставьте теперь! Герберт, прошу вас! Оставьте меня и сядьте здесь, будьте умником! Да, умником!.. Я вам немножко поиграю на рояли…
Она открыла рояль и стала рыться в нотах:
— Я хочу спеть вам песенку… французскую песенку, совсем новую. Послушайте как следует ее слова…
Она сделала несколько вступительных аккордов. Ее руки касались клавиатуры с необычайной ловкостью. Она запела, аккомпанируя себе уверенно, с экспрессией. Ее тонкое сопрано придавало странной мелодии какую-то таинственность и нереальность:
— Он сказал мне: «Мне снилось сегодня,
Будто косы твои опутали шею мою,
Как черное ожерелье, обнимали они мою шею
И спускались на грудь мне.
Я ласкал их, и они нас соединили,
И, прильнув устами к устам,
Мы были, как два лавровых дерева,
Растущих из одного корня…»
Он умолк, положил мне руки на плечи
И поглядел на меня так нежно,
Что, в трепете, я опустила глаза…
Он слушал ее внимательно.
— Это очень красиво, — сказал он вежливо.
Подобно всем англичанам, он очень мало смыслил в музыке.
— Это очень красиво, — повторил он. — Вы играете прекрасно.
Она молчала, ее руки еще покоились на клавишах. Он счел нужным проявить любопытство:
— Кто это сочинил?
И со значением повторил имена названных ею поэта и композитора:
— Господин Луис!.. Господин Дебюсси!.. О, это, право, замечательная вещь!..
Он поднялся. Он наклонился над ней, чтобы поцеловать ее янтарный затылок.
— Вы превосходная музыкантша!
Она засмеялась, скромно и недоверчиво:
— Я очень посредственная ученица. Боюсь, что вам не доставило никакого удовольствия слушать меня.
Он протестовал:
— Я получил большое удовольствие. И я желал бы, чтобы вы спели другую песню.
Она заставила себя упрашивать. Он настаивал.
— Да, другую песню; и на этот раз японскую…
Она вздрогнула слегка. И не сразу ответила:
— У меня нет японских нот. Да и нельзя на рояли — японскую песню…
Он улыбнулся:
— Возьмите ваш «кото».
Она открыла на него удивленные глаза:
— Здесь нет «кото».
Он перестал улыбаться. Он был англичанин, мало склонный к мечтательности. Но многовековая культура утоньшила его породу. И, проходя мимо необычных зрелищ жизни, он не мог не замечать их величия или тайны.
Она сказала: «Здесь нет «кото». «Кото» — это род арфы, очень старинной и почтенной, игра на которой составляла привилегию благородных японских дам и куртизанок высокого ранга. Маркиза Иорисака обучалась, конечно, игре на «кото» с раннего детства. Но пришли времена новшеств. И «здесь не было больше «кото»…
