Но на этом, западном, берегу ущелье проходит между двумя холмами, черное и мрачное ущелье, откуда день и ночь подымается густой дым кузниц и доносится грохот молотов и наковален: здесь арсенал. Здесь Нагасаки производит свою долю в кораблестроении и фабрикации орудий войны, работая на новую Японию.
Фельз взглянул на цветущие горы и на арсенал у их подножия. И подумал с грустью:
«И все же жалко. В те времена, когда не существовало арсеналов, я написал бы маркизу Иорисака Митсуко в тройном платье из китайского крепа, вышитом серебряными гербами и опоясанном пурпурным поясом…»
Держа палитру на большом пальце, Жан-Франсуа Фельз отступил на два шага. На коричневом фоне холста портрет рисовался сильно и нежно. И, несмотря на высокую европейскую прическу, лицо с косыми глазами и узким ртом улыбалось улыбкой Дальнего Востока, таинственной и тревожащей:
— О, дорогой мэтр, как это хорошо! Как можете вы так быстро и как бы играя создавать такие прекрасные вещи?
Маркиза Иорисака восторженно сложила свои маленькие ручки из слоновой кости.
Фельз сделал презрительную гримасу.
— Такие прекрасные! О, вы снисходительны, сударыня.
— Разве вы не удовлетворены?
— Нет.
Он сравнивал модель и изображение.
— Вы куда более красивы, чем я изобразил вас. Это… Боже мой! Конечно, это не совсем плохо… Когда маркиз Иорисака выйдет в море и вечером запрется в своей каюте, лицом к лицу с портретом, он узнает, хотя и в некрасивом отражении, любимые черты… Но я думал о лучшей передаче реального.
— Вас трудно удовлетворить!.. Во всяком случае, вы еще не закончили. Вы можете еще довершить…
— В жизни мне не приходилось заканчивать эскиз, не испортив его.
— Поверьте же мне, дорогой мэтр, этот эскиз превосходен!
— Нет…
Он положил палитру и, опершись подбородком на руку, смотрел с особенным вниманием — упорным, ожесточенным… если можно сказать, на молодую женщину, стоявшую перед ним.
Это был пятый сеанс. Между художником и моделью зарождались дружеские отношения. Не то, чтобы обычную учтивую болтовню сменили настоящие беседы, требующие особого доверия и откровенности. Но маркиза Иорисака привыкала обращаться с Жаном-Франсуа Фельзом скорее как с другом, чем как с чужестранцем.
Вдруг Фельз быстрым жестом вновь взялся за кисть.
— Сударыня, — сказал он внезапно, — мне очень хочется обратиться к вам с крайне нескромной просьбой. Но, если вы не разрешите мне, я никогда не посмею.
Она смотрела на него удивленно:
— С крайне… нескромной?
