Мисс Вэйн, покончив с тринадцатым бисквитом, смазанным имбирным вареньем, откинулась в своем кресле-качалке.
— Уже поздно, — пробормотала она беспечно.
Мистрис Хоклей взглянула на часы на своем браслете:
— Да, четверть десятого…
— Мэтр не торопится…
Мистрис Хоклей ничего не ответила, но позвонила несколько нервной рукой. Лакей раздвинул занавес пурпурного бархата.
— Приведите Ромео.
— О, — воскликнула мисс Вэйн. — Как можете вы беспрестанно прикасаться к этому отвратительному существу.
Раздвинувшаяся портьера пропустила серого зверя на кривых ногах, с острой мордой и пушистым хвостом — рысь. Мистрис Хоклей, конечно, не могла удовольствоваться собакой или кошкой, вульгарными домашними животными.
— Человек! — позвала мистрис Хоклей.
В это мгновение бархатная портьера раздвинулась опять, чтобы на этот раз пропустить человека… и даже мужчину… и даже Жана-Франсуа Фельза.
— Добрый день! — сказал он.
Он подошел к мистрис Хоклей и наклонился, чтобы поцеловать ее руку. Но эта рука ласкала жесткую шерсть рыси, и Жан-Франсуа Фельз, склонивши голову, с согбенной спиной, должен был ждать, когда кончат ласкать рысь.
Фельз сел и залпом выпил чашку остывшего чая.
— Вы забыли время, дорогой! — заметила мистрис Хоклей.
— Да, — ответил он. — И прошу вас извинить меня. Но вы ведь знали, где я, и я думал, что вы не беспокоитесь и не рассердитесь…
Она разглядывала его внимательно.
— Вы действительно курили опиум?
— Да. Всю ночь.
— Это совсем не заметно… Неправда ли, мисс Вэйн?
Мисс Вэйн согласилась молчаливым кивком. Мистрис Хоклей продолжала изучать лицо Фельза, как естествоиспытатель изучает какой-нибудь зоологический феномен.
— Впрочем, нет! Немного это заметно… По зрачку, который более блестящ и неподвижен… и по цвету лица, цвет его более бледен… я сказала бы — трупный.
— Благодарю…
— Почему «благодарю»? Надеюсь, что это вас не сердит? Я ведь только констатирую любопытное явление… Я хотела бы понять, почему ваш цвет лица таков… Ведь опиум не имеет никакого влияния на кровообращение, не так ли? Он действует исключительно на нервную систему и парализует рефлексы… Тогда я не понимаю… Можете ли вы мне объяснить?..
— Нет, — сказал Фельз.
— Вы даже не догадываетесь о причине?
— Даже не догадываюсь.
— Но вам любопытно было бы знать ее?
— Ни капельки.
— Как необычайно! Вы удивительно — француз! Французам не доставляет никакого удовольствия отдавать себе отчет в окружающем… Скажите мне, какого рода наслаждение, получаемое от курения опиума?
