Хохотали все музыканты.
— Над чем смеются? — насторожился Ружевич.
— «Пан коммунист».
— Ну, и что смешного?
— Само сочетание понятий. Не ловите?
Им принесли бутылку нарзана, тонко нарезанный хлеб — белый и черный, — винегрет с зелеными продолговатыми плодами.
— Приятного аппетита, — пожелал официант.
— Смачнэго! — обнажила в улыбке зубки юная соседка по столу.
Рознер просил директора:
— Додик, золотко, в Москве должны находиться оркестры моих пшиятелей: Генриха Варса и Гольда Петербурского.
— Варса с оркестром пригласил Львов. Они уехали, а Петербурский живет в этой же гостинице, — отрапортовал Рубинчик. — Позвать?
— Сегодня после репетиции организуй, Додик-золотко, нам здесь ужин. У него наверняка есть новые песэнки для нас.
Слово «песенки» они произносили по-польски, с ударением на «э».
Подала голос красавица Рут:
— Надо Петербурскому открыть, чтоб не удивлялся: его танго «Та опошня нечеля» звучит в СССР как «Утомленное солнце», и совсем под другой фамилией.
Рознер поддержал жену:
— Скажи ему: Эдди приглашает на бокал вина. — И еще что-то прошептал Рубинчику на ухо, поглядывая на Кондрата со спутником.
— Все? — переспросил директор, кивнул белорусам и отошел.
Вмешался музыкант, сидевший к Кондрату спиной:
— В Москве популярна новая песэнка на три четверти «Синенький скромный платочек», считается тут: народная. А ее в этом отеле сочинил недавно Петербурский! Мелодию подслушали, сочинили текст и — проше пане! — советский шлягер.
— Слушай, Ежи, может, этот «платочек» взять в наш програм, — задумался Рознер, делая ударение на «о» в последнем слове, — и дать спеть Рут? У нас маловато песэнок на русском.
— В этом закрытом обществе, — продолжал музыкант, названный «Ежи», — принято заимствовать чужие темы: Дунаевский — их самый знаменитый композитор — для кинокомедии взял мексиканскую песэнку и просто переложил с четырех на двухчетвертной размер, на марш, вставил в фильм и — проше пане! — идут авторские. А «Платочек». нет, на стиль Рут, на ее «дизес» не ляжет.
Ружевич, выслушав, тихо пояснил Кондрату:
— Это их музыкальный руководитель Ежи Бельзацкий. Что-то парень язык распустил.
Принесли борщ. Кондрат и Ружевич быстро опорожнили тарелки, дождались «котлет по-киевски».
— .задумал у себя в кабинете поставить второй телефон с отдельным номером, — рассказывал Бельзацкий. — Позвонил я на станцию, через час приехали два мастера в форме и только спросили: какого цвета я желаю иметь телефон и какой длины шнур. Ах, моя пшедвоенная Варшава! — И музыкант горестно вздохнул. — Мой милый дом по улице Твардой, недалеко от вокзала.
