– Мои оценки группы намного сдержаннее, – покрылся бледными пятнами Родзаевский, болезненно воспринимавший любые попытки иносказания, малейшее стремление свести разговор к шутке или подковырке. Всего этого он просто-напросто не понимал, да и терпеть не мог. – Хотя, не скрою, группу ротмистра Гранчицкого считаю лучшей из всего, что только можно было составить из нынешних курсантов.
– И что в результате?
Только теперь Нижегородский Фюрер достал из толстого золоченого портсигара гавайскую сигару. Внимательно осмотрел её, словно выискивал признаки, по которым возможно определить, отравлена ли она. Лишь после этого, испросив у генерала разрешения, закурил, с удовольствием и артистично вдыхая в себя горьковато-сладкий дым.
Семёнов знал, что это были особые, немыслимо ароматизированные сигары, которыми в Харбине наслаждался, очевидно, только Родзаевский, так что атаман с трудом, уже в сотый раз воздержался, чтобы не напроситься у того закурить. Сам полковник своих сигар никому и никогда не предлагал. Даже генералу. Для угощений он обычно имел в запасе папиросы, набитые тухловатым маньчжурским табаком.
– Из всей группы вернулся только один человек. Час назад я беседовал с ним. Убедился, что его информация в основном совпадает с данными, полученными от японских агентов.
– Только один – из всей группы?!
– Да, только один, и то по счастливой случайности. Слишком уж трудным оказался этот рейд.
– Дело не в трудностях, – возразил генерал-атаман. – Диверсионные походы в Россию легкими не бывают и быть не могут. Меня не это смущает. Но только что ж это за подготовка такая?! Мы что, готовим своих диверсантов для одного рейда? Целые группы – ради небольшой прогулки, во время которой диверсанты наши не достигают даже Читы?!
Полковник вскинул брови и взглянул на атамана, как на зарвавшегося юнкера, забывшего, что наука, которую ему преподают, соткана из опыта многих воинских поколений и круто замешана на кровавой окопной грязи.
– Следует учесть, господин генерал-лейтенант, что группа свинцово «прошлась» по всему Забайкалью. И при этом вела себя отлично, задание в основном выполнила. Если бы не излишний риск, чему едва ли не каждый день подвергал её командир, таких потерь не было бы.
– Неужели сам ротмистр Гранчицкий так оборзел?!
– Именно. Он, с его маниакальной потребностью красоваться на виду у врага и обязательно под пулями.
– Красоваться, говоришь, в соболях-алмазах? Этого у наших казачков не отнимешь, – проворчал атаман, понимая, что Родзаевский привел такой аргумент, возражать против которого уже нет смысла. – Особенно у бывалых офицеров. Они и в пехоте ведут себя так, словно несутся в сабельном аллюре.
