Бернард Маламуд (1914–1986) не раз спорил с критиками, прочитав у них, что его творчество насквозь автобиографично, и все-таки есть очень много оснований так думать. Выходец из среды евреев-иммигрантов, которые трудно осваивались в США, Маламуд был не первым, кто понял, какими творческими возможностями может одарить тема американца в первом поколении, и сердцем, и привычками, и укладом жизни еще принадлежащего своей «старой родине» — какому-нибудь грязноватому местечку под Краковом или Могилевом, в черте оседлости, в Царстве Польском. До Маламуда были Шолом Аш, Исаак Башевис Зингер. Но они перебрались в Америку уже сложившимися прозаиками да и в США продолжали писать на идиш, иногда сами переводя написанное на английский. А Маламуд изначально и без всяких оговорок принадлежит американской литературе.
Так что до некоторой степени он был первооткрывателем темы, а верней, богатейшего материала, который она в себе заключает. Хотя дело, разумеется, не в установлении приоритетов, а в том, чтобы опознать истоки образности, которой создан художественный лад прозы Маламуда — почти фактографичной, а с другой стороны, подчеркнуто, нескрываемо гротескной.
Подростком Маламуд помогал в лавке своему отцу-бакалейщику, который до конца дней говорил на жаргоне, смешивая американизмы то с идиш, то с ивритом. Лавка находилась в Бронксе, квартале еврейских переселенцев; Нью-Йорк не заставил их переменить распорядка жизни, принятого еще прадедами там, за океаном. Социальный пейзаж рассказов Маламуда навеян памятью детства, и оттого с такой ностальгией описаны у него все эти портняжные заведения, обувные мастерские, обшарпанные синагоги, заваленные ящиками из-под яиц и консервов дворы, кафтаны и ермолки стариков, собирающихся в чахлом скверике потолковать о превратностях жизни да вспомнить подходящее изречение из Торы. И булочные, откуда тянет медовым запахом свежевыпеченного черного хлеба. И засиженные мухами полки магазинчика, куда забегают к ночи прикупить масла на школьный бутерброд ребятишкам, потому что уже закрылся недавно построенный супермаркет…
Прочтите в этой книге хотя бы рассказ, озаглавленный «Прожиточный минимум», присмотритесь к его главному герою Сэму (а по-настоящему, разумеется, Самуилу) Томашевскому. Вроде бы банальная история лавочника, разоренного непосильной конкуренцией с супермаркетом, где твердые цены и выбор намного лучше. И написана новелла безыскусно, нет в ней ни привычных для читателей Маламуда полетов фантазии, ни алогизма ситуаций, зато сколько в нее вложено личного! Тут не выдумана, а прямо из живого опыта взята каждая деталь, даже воспоминания Томашевского о речке в Каменец-Подольском и о стоявшем на берегу угрюмом здании, где, по поверью, обитают окровавленные тени убитых, даже напрочь сносившиеся от долгих стояний за прилавком подметки и каблуки, так что холодно ступне. Или белая папиросная бумага, которую кладут рядом с банками на скудной витрине, тщетно надеясь привлечь покупателей. Или давние клиенты, стыдливо отворачивающиеся при встрече на улице, — они предали соседа, столько лет их кормившего, им стыдно, но что поделаешь, ведь каждый цент на счету.
