Он замолчал, словно недосказал чего, хотя и сказал всё, что хотел.
– Он такой, в голову вобьёт, не переубедишь. Я попробую.
– Ладно, пойдём.
Они подошли, Семён обещающим тоном заговорил:
– Протез поставлю. Как новенький буду.
Его оптимизм выглядел, как навязчивое действие. Он сам понимал это. Но продолжал играть.
– Болит? – Андрей показал глазами, чтобы не произносить слово «нога».
Тот неохотно скривил половину лица. Уклонившись от ответа, сказал:
– Так. Эдику машину для покупки выберем. Проедемся на машине по Германии. Забыть не могу твои рассказы про Европу – на машине. Жди, не меньше твоего расскажем.
– Не об этом думаешь, – вскользь заметил Андрей. – Будь готов правильное решение принять. Быстро, без сожаления. В Германии врачи циничные, да они повсюду такие, кроме России. Скажут – слушай. Предложат – делай.
– Я решение давно принял. Потому и лечу.
– Дай Бог, дай Бог. С женой поговорите. Отойду.
Андрей вместе с Эдиком переместились на десяток шагов.
Объявили посадку. Маша подошла к Андрею. Эдик двинулся к брату.
Андрей вскинул руку. У Маши потекли слёзы, она улыбнулась. Все разошлись по своим делам.
Германия встретила Семёна непонятной и безликой пустотой. Всё вокруг ему показалось искусственным, кроме них двоих. Он потерял чувство реальности, словно бы всё это происходило не с ним. А он был наблюдателем со стороны. Речь, раздававшаяся тут и там, произвела на него двоякое впечатление.
Два немца, стоявшие поодаль и внезапно заговорившие на непонятном ему языке, заставили его шарахнуться. Резкая и обрывистая речь летела с их языка, как комья грязи. Семён вздрогнул, отпрянул и обернулся, внутренне готовый защищаться, как в детстве. Но те вместо скандала или горлопанства улыбчиво, в расслабленных позах обменивались фразами. По всей вероятности – долго не виделись. Они прошли немного, до его слуха доносился балаган новых речистых туристов и пассажиров. Объявление по селекторной связи напомнило фильм (он не мог вспомнить) о каком-то концентрационном лагере, в котором по динамику с гулким эхом объявляли построение, а потом под гогот и смех расстреливали пленных, стараясь одним сквозным выстрелом повалить двоих. Заморачиваться и напрягать память, чтобы вспомнить, какой это кинофильм, он не стал.
На стоянке их поджидало такси. Усевшись, они с братом молча поехали. Водитель заговорить с ними не пытался.
Эдик спросил, не перекинуться ли ему словечком с водителем, на что Семён неодобрительно прожестикулировал: «Да брось ты!»
