25 веков господства противоестественных ценностей, калечащих человека, превратили его из благородного существа в стадное, одомашненное, больное животное. Однако, в конце концов, природное начало пробивает себе дорогу. Наступает кризис старых механизмов снятия ресентимента, который отныне не в силах остановить “Плато-Христос”. “Бог умирает”: повсеместно утверждаются настроения нигилизма, пессимизма и декаданса. Но распространение нигилизма - условие освобождения. Занимается новая Заря.
Заратустра начинает свою борьбу за переоценку старых ценностей по ту сторону добра и зла. Формируется “большая триада” метафор, обозначающих ницшеанский проект освобождения: воля к власти, вечное возвращение, сверхчеловек. Грядет Великий полдень, когда солнце окажется в зените. И в начале, и в конце этого творческого потока стоит исполинская фигура трагического бога — Диониса. Сам же образ этого бога, разорванного титанами и воскрешенного гением Ницше, символизирует разорванную целостность ницшеанского творчества.
Вся генеалогия судьбы и творчества Ницше содержится уже в его первой большой книге — “Рождение трагедии”, этом генокоде всего ницшеанства, из которого разовьются сквозные мегатемы его творчества. Открытие неведомого бога — Диониса — стало тем “Большим взрывом”, из которого родилась Вселенная его идей. Этой книгой (много лет спустя он скажет о ней: “Сколько надо было пережить в 26 лет, чтобы написать “Рождение...”) Ницше открывает роковой процесс развертывания своего творчества, призванной кульминировать в его последних текстах, прежде всего в Посмертных фрагментах, и получить развязку в ужасающем акте безумия...
Возникает ощущение, что он заранее имел сценарий своей жизни. В принципе нет ни позднего, ни раннего, ни срединного Ницше. Уже в самом первом своем произведении он предстает как зрелый мыслитель, который знает, куда и за чем идет. Ницшеанство в целом поражает своим единством и метасистемностью. Это — единая интеллектуально-эстетическая целостность. И именно воля к власти предстает той магистральной, стержневой идеей, которая сбивает хаосоподобную ницшевскую Вселенную в целостный космос.
Первым эту целостнотворную роль идеи воли к власти отметил видный философ Яков Голосовкер1, проникший в сокровенную связь Ницше с его книгой «Воля к власти»: “Есть жизни, которые таят в себе миф. Их смысл в духовном созидании: в этом созидании воплощается и раскрывается этот миф. Творения такой жизни суть только фазы, этапы самовоплощения мифа. У такой жизни есть тема. Эта тема сперва намечается иногда только одним словом, выражением, фразой... Затем тема развивается (красной нитью). Фраза может превратиться в этюд, брошенный намек — в явный сюжет. Так возникает мифотема. Она мелькает среди иных сюжетных тем, иногда особенно отчетливо возникает на срывах при жизненных коллизиях. То она скользит волной среди волн, а еще чаще скользит под волной, как автобиографический подтекст, то она вычерчивается предметно, становится заглавием, лозунгом. Наконец, она воплощается в полное творение: возникает развитие мифотемы. Теперь мифотема становится целью и смыслом. Она получает лицо, она материально живет как форма-творение. Она тело... Раз эта мифотема есть раскрытие мифа самой жизни автора, самого духа автора и некое предвидение его судьбы, то произведение такое выступает как первообраз мифа его жизни.
