Когда, уже за полночь, заглянула Солья, глазам её предстала Нарья, декламирующая, стоя на столе: «Увы, сколь чужды улицы нам в городе печали»*, а Пико внимал, стоя на коленях, руками обхватив её лодыжки. Рот у Сольи растянулся до ушей. Нарья оборвала напев и затянулась сигаретой, Пико тем временем поднялся, вытирая выступившие слезы.
– Я в «Сову и наковальню», – сообщила Солья. – Услышала вас и подумала – вдруг и вы со мной.
Нарья не проявила желания, но Пико вцепился в неё:
– Нарья, пойдем. Мы должны быть вместе этой ночью.
Она встала, задула свечи, и вся троица под зонтами двинулась в таверну. Зарко уже сидел за угловым столиком. Он шумно приветствовал их и предложил присоединиться. Из сумрака вынырнул толстопузый хозяин с четырьмя пивными кружками в каждой руке, пропал за дверью и появился вновь, вытирая руки о фартук в ожидании заказа.
– Виски! – потребовал Зарко, но Солья остановила его.
– Сегодня будем пить вино. Три бутылки лучшего красного. К ним, если есть, виноград. И пожалуйста, чистые стаканы.
– Обязательно – и хозяин вновь нырнул в шумное марево.
Пико осмотрелся. В центре, под квадратом открытого неба,
на истертых временем камнях, стояла глыба наковальни, по стенам висели подковы и серпы – следы былой жизни таверны. Время от времени кто-нибудь из пьяниц взбирался на наковальню пропеть песню, запинаясь в забытых рифмах и отчаянно горланя припев.
Когда принесли вино и стаканы были наполнены, Зарко предложил тост:
* Строка из элегии РМ. Рильке (Дуинские элегии, Элегия десятая) – прим. перев.
– Кровь за кровь тех, кто поклоняется красоте.
Они чокнулись и выпили, вино и вправду оказалось густым и терпким, как кровь.
– Поклоняется, но не любит, – произнесла Солья.
– Красота – моя вера, – ответил художник, – красотки – мои идолы, а иконы я создаю сам, – он достал из складок мантии альбом и принялся рисовать.
– А в чем твоя вера? – обратилась Солья к Нарье, но та покачала головой, не желая отвечать либо утверждая верой молчание.
– А твоя? – спросила она у смотрящего в стакан Пико.
– Крылья? – сказал он. – Книги? Печаль. Я ищу свой храм, что, думается, прячется где-то в песках восточной пустыни. А у тебя самой?
Солья обвела взглядом стол.
– Мои друзья, – сказала она. – Я в своем храме.
– За святых Сову и Наковальню, – подхватил Зарко, и они вновь подняли стаканы.
По мере того как уходила ночь, веселье стихало, посетители неверным шагом отправлялись в опасный путь к собственным постелям, иные укладывались прямо на лавках, на столах, на покрытом лужами полу. Среди них не было никого заметно старше Пико.
