Снова повернувшись к Гарриману, я сказала:
— Подведем итог. Это не было преступлением, совершенным в состоянии аффекта. Вы какое-то время готовились к убийству и лишь ждали, когда вас охватит достаточно сильный гнев.
— Все правильно. И остается правдой все время, пока я это говорю.
— Тогда скажите это снова. Скажите, что приняли осознанное решение убить аль-Афига.
— Я принял осознанное решение убить его.
— Вы были готовы убить его.
— Я был готов убить его, — повторил Гарриман и после короткой паузы добавил: — И я его убил.
— Вы нанесли ему более ста ударов.
— Я был охвачен гневом. Это чувство поглотило меня, уничтожило во мне всякую здравую мысль. Я настолько его ненавидел, что во мне не осталось ничего — ни рациональности, ни совести, ни милосердия, только потребность колотить по этому ненавистному лицу снова и снова. Кажется, у меня мелькнула мысль, что если я вычеркну его из Вселенной, то освобожусь не только от всего, что он мог сказать мне в будущем, но и от всего, что он мне уже сказал. Я не просто хотел его убить. Я хотел его стереть, уничтожить.
— А потом? Как вы себя чувствовали потом?
— Когда именно?
— Скажем, когда вошли Диямены.
У меня не было повода не поверить в искренность его слов.
— То есть когда они увидели Гарримана над трупом чудовища, забитого им насмерть?
— Да, тогда.
— Мне стало еще хуже. Как будто я вырвал свою душу. Я понял, что это конец. Мне хотелось умереть.
— Последний вопрос. Ваше решение о связывании — чье оно?
Он посмотрел на молчаливые фигуры по бокам, словно купаясь в своей любви к ним. Имитация способности любить их по отдельности, а не как олицетворения его личности, была столь безупречной, что я ощутила неизбежную душевную боль. Я могла лишь надеяться, что она не отразится на моем лице.
— Диямены, — произнес он, словно отец, гордящийся талантливыми дочерьми, — предложили объединить все, чем они были, с опустошенным мужчиной, находящимся на грани полного срыва. На протяжении месяцев, пока длились процедуры, это было единственным, что обещало ему надежду и не давало уничтожить себя. И в конце последней мыслью существа с единственным разумом было изумление перед тем, что во Вселенной нашлась хотя бы одна личность, способная на такое сочувствие.
Мои глаза вспыхнули. Я кивнула, прижала ладони к столу и встала, чтобы следующие несколько секунд смотреть на него сверху вниз. Он лишь моргнул в ответ. Я смогла уловить тот момент, когда до них дошло, что я победила. Иллюзорная пассивность Дияменов тоже исчезла, сменившись глубоким и полным презрением.
