Уткес сдержал свое слово и вскоре сообщил, что Елена Дмитриевна не возражает, чтобы я ей написала.
С большим душевным трепетом я отправила ей письмо. Ответ на него получила неожиданно скоро, и он меня очень растрогал. Двадцать лет, начиная с 36-го года, я слышала и читала о своем отце только гадости, вранье и ругательства, и вдруг я получаю доброжелательное письмо с такими словами: „я знала вашего отца как хорошего большевика“. (Письмо это хранится в моем архиве). Это были первые добрые слова о моем отце и там, на Колыме, они произвели на меня и на мою семью огромное впечатление. В том же письме Елена Дмитриевна сообщила, что мое письмо со своим отзывом об отце она направила в Военную Прокуратуру с просьбой ускорить пересмотр дела. Спрашивала, не нужно ли мне выслать книги для чтения. Довольно быстро, благодаря вмешательству Елены Дмитриевны и А.И. Микояна, отец был посмертно реабилитирован, а также и моя мама, осужденная „как член семьи врага народа“.
На Колыме я получила несколько писем от Елены Дмитриевны, они были краткими, деловыми, доброжелательными.
Когда встал вопрос о партийной реабилитации отца, мне пришлось еще раз обратиться к А.И. Микояну и Елене Дмитриевне. Партийный инструктор, разбиравший дело отца, был настроен весьма мрачно и в разговоре больше всего акцентировал „ошибки“ отца. Парадоксально, но партинструктор совершенно не интересовался литературной деятельностью отца. А. Г. Дементьев (председатель комиссии по литературному наследию) предложил написать для КПК нечто вроде очерка о литературной деятельности отца. Партинструктор ответил: „не надо“.
Отец был посмертно восстановлен в партии со стажем с 1904 года, что я приписываю исключительно вмешательству Елены Дмитриевны и А.И. Микояна.
Летом 1957 года, после двадцатилетнего отсутствия, я вновь приехала в Москву. Через несколько дней я позвонила Елене Дмитриевне, попросила разрешения зайти к ней и поблагодарить ее лично.
Во время нашего телефонного разговора один из первых вопросов ее был:
— Есть ли вам где ночевать?
Предложила свою квартиру. Я жила в отдельной комнате у друзей мужа, в ночлеге не нуждалась, но вопрос Елены Дмитриевны и ее предложение меня просто потрясли. Почти никто из моих старых друзей детства не поинтересовался, где я живу, устроена ли я.
Ясным июньским утром я отправилась с большим букетом цветов в Дом правительства на улице Серафимовича, где жила Елена Дмитриевна и где в 37-м году, до ареста отца, жила наша семья. Меня смущала предстоящая встреча, а больше всего букет цветов, я не знала, как отнесется к нему Елена Дмитриевна.
