Итак, беру слово «страна». Когда я произношу его по-венгерски, оно — нечто просторное, открытое, овеянное ветром. «Орсаг». Начинается оно объемным круглым «о», в конце его — открытое «а», так что уже в звучании своем слово это сразу дает почувствовать и глубину, и высоту, а две согласные в середине словно даже передают посвист летящего над нею ветра. Я — гражданин не такой уж большой страны, но у меня для нее есть слово, полное простора и воздуха. И образ самой страны в моем сознании соответствует этому. Если мне скажут «страна» по-немецки, я пойму значение слова; кроме того, я знаю, что это очень большая страна, — и все же в моих ощущениях слово это будет присутствовать как некий тяжелый, темный ком глины. Атмосферное давление просто-напросто придавливает это слово к земле. Или вспомним восторженное высказывание сантехника Хомолы и возьмем у него слово «выразить» (kifejezni). Если его произнесет кто-нибудь из моих немецких или французских друзей, тогда, очевидно, я должен буду так или иначе связывать его с понятием «давление». Может быть, с неким внутренним давлением, из-за которого некая вещь будет проситься наружу. Это стремление изнутри наружу присутствует и в венгерском слове, но венгерское слово связывает его не с давлением, а с «головой» (fej), а потому для каждого, кто думает по-венгерски, оно будет ассоциироваться с большим гнездом слов, обозначающих действия, производимые в голове. Значение венгерского слова я могу передать по-немецки, по-французски, но в том, что я передам, вместе со звуковым обликом слова будет утрачена его этимология, то есть и все то, что может ассоциироваться с ним в моем языке. С этого момента мои ощущения говорят одно, знания — другое. Если я не могу выразить (kifejezni) что-либо по-венгерски, значит, у меня что-то не в порядке с головой (fej); но я понятия не имею, что происходит с давлением у немца или у француза, когда им не удается что-нибудь выразить (ausdrucken, exprimer).
Языки взаимно утаивают друг от друга скрытые в звуковом облике слова мифические и магические сферы; я не сказал бы, что эта закрытость не чревата иной раз разрушительными последствиями, но знаю, что такие сферы имеются. Для того, чтобы люди понимали друг друга, общеупотребительные словари должны были бы нашептывать нам на ухо не только значение слова, но и все то, что возникает в нас как живой образ при любом прикосновении к слову. А пока нет таких сравнительных словарей, мы будем болтать на других языках наподобие попугаев, взаимно терпя последствия неизбежного в таких случаях недопонимания.
