Всегда довольная собственной анимальностью и всегда отчаянно задыхающаяся от собственного оппортунизма европейская практика любое такое или подобное безумное предложение объявляет фантасмагорией и забывает через какие-нибудь полчаса. Ее пути — другие пути. Если бы люди, желающие хоть в какой-то мере использовать потенциал своего разума, все-таки погрузились в духовный и ментальный лабиринт этой работы, им после первых шагов стало бы ясно, что уже три основополагающих, наполненных политическим значением понятия, чаще других используемых ими: Западная Европа, Восточная Европа, Центральная Европа, — в дальнейшем не могут быть здесь использованы.
Ясно стало бы, что в эпоху холодной войны и мирного сосуществования функция этих, позаимствованных из географии понятий заключалась в том, чтобы демократические государства могли как-то обозначить, назвать собственную особость относительно территориальной изоляции диктатур. Однако после 1989 года у двух этих, предполагающих друг друга устремлений в принципе не должно было уже быть никакой функции, понятия эти должны были утратить свою релевантность, если бы холодная война и мирное сосуществование не означали бы на обеих сторонах очень специфическую социализацию, заведомо определяющую ментальность не одного поколения, и если бы с тех пор на обеих сторонах структуры диктаторских и демократических институций в соответствии с общими потребностями были в корне преобразованы. Последнее так и не произошло. Напротив. Старые демократии по сей день с помощью этих понятий обеспечивают свою особость и прикрывают свои структурные проблемы, что, естественно, противоречит их же собственным универсальным интересам; что же касается новых демократий, то они, ориентируясь на эти понятия, приводят в действие те свои духовные и ментальные структуры, которые способствуют выживанию диктаторских институций и не дают укрепиться демократическому мышлению.
Границы и зияющие пропасти, которые лишают Европу возможности определить себя как самостоятельную власть или хотя бы, с опытом двух мировых войн за плечами, уверенно стоять на ногах, проходят совсем не там и совсем не так, где и как их находят и называют в интересах сохранения оппортунистической практики. Если бы нашлось несколько человек, которые начали бы работу над Великой Европейской Энциклопедией, то, по всей очевидности, это предполагало бы понимание следующего.
Существует мощный ментальный водораздел между монархиями и республиками. Существует еще более мощный водораздел между колониальными державами и теми европейскими нациями и государствами, у которых никогда не было колоний или не было больших колоний или которые сами находились на положении колоний. Среди первых существует очень существенное различие между теми, кто почти без сопротивления отказался от колоний или отдал их другим, и теми, кто жестокими методами боролся за то, чтобы их удержать. Базу, ствол Европейского Союза сегодня образуют бывшие колониальные державы. По-другому, вероятно, и быть не может, — ведь европейскую администрацию можно создать, лишь обладая этим имперским опытом. Однако опыт, необходимый для управления, неотделим от системы неосмысленных, не выраженных в конкретных положениях имперских жестов и стремлений, и этой системой Англия и Франция с регулярностью железнодорожного расписания сводят на нет перспективные интересы европейской интеграции, в этих своих действиях почти всегда перетягивая на свою сторону Германию, которая уже вследствие своего великодержавного потенциала считает лестной для себя такую привилегированную позицию.
