. Это был полный провал норманнов…
Их подстерегала и другая опасность: Алексей, приближавшийся во главе разрозненной, с трудом собранной армии, которая включала в себя людей различного происхождения — греков, армян, турок, славян, болгар, франков, англов. Пятнадцатого октября эта армия подошла к Диррахию. Норманны, за которыми в Италии закрепилась слава дерзких и отважных воинов, на этот раз были близки к панике. 18 октября состоялась битва. Чтобы лишить своих людей всяческой надежды на отступление и таким образом заставить их сражаться не на жизнь, а на смерть, Гвискард велел сжечь свои корабли и лагерь. Он напутствовал солдат, велев им причаститься, чем возвел свою битву в ранг священной войны. В ночь перед боем он сам остался в ночном дозоре, доверив нести вторую стражу, с середины ночи до рассвета, Боэмунду. Несмотря на это, начало боя не было успешным: итальянцы отступили. Согласно Анне Комнине, облаченная в доспехи Сигельгаита остановила беглецов, калабрийцев и лангобардов, вернув их в бой. Вильгельм Апулийский приписал эту заслугу самому Гвискарду: тот, потрясая хоругвью папского престола (vexillum sancti Petri), полученной от Григория VII в Чепрано несколькими месяцами ранее, ринулся на врагов, увлекая за собой своих воинов, оттеснил византийскую армию и обратил ее в бегство. Победа! Потери греков были огромны, а сам Алексей в одиночестве блуждал в «лабиринтах окрестных гор», пока не укрылся в Охриде[78]. Греческий лагерь попал в руки норманнов, а в руках Гвискарда оказался роскошный императорский шатер.
Победа была бы полной, если бы Диррахий был взят. Но Алексей успел доверить защиту цитадели венецианцам, ставшим хозяевами положения, ибо Гвискард лишился своего флота. Последний вновь прибег к дипломатии и хитрости, предложив венецианскому командующему денег и руку одной из своих племянниц, дочери Вильгельма де Принципата. Взамен он добился в феврале 1082 года сдачи города. Окрестные крепости поочередно попадали в его руки: Охрид, Кастория, Ларисса и другие. У побежденного Алексея больше не было ни армии, ни денег. Чтобы восстановить положение, он был вынужден изъять сокровища из храмов, что настроило против него представителей духовенства и большую часть населения. Ради укрепления союза с венецианцами император пообещал хрисовулом 1082 года[79] пожаловать их городу значительные привилегии, в частности, полное освобождение от таможенных и портовых пошлин, предоставляющее Венеции свободу и, так сказать, торговую монополию в империи, как, впрочем, и целый квартал в самом Константинополе.
