Но сегодня всё пошло немного не так. Она задумалась, и сразу глаза стали другими. В них появилась какая-то загнанность, она начала говорить отрывистыми рублеными фразами, с агрессивным напором. Я слышал эту интонацию уже много раз в своей жизни от многих людей, ошибиться было невозможно. Это означало только одно — страх. Очень сильный, стягивающий волю в точку. В таком состоянии она могла, лишившись чувства психологического самосохранения, выдумать любую правдивую ложь, которая прикрыла бы её чувство панического ужаса от того, что она потеряет живущего рядом с собой Бога. Думаю, и я мог бы поддаться этому, сразу не увидев причин — она была очень убедительной, когда этого хотела. Я ещё раз вспомнил взгляд Егора, которым он провожал меня тогда, в августе. Уверен, помимо того, что он полностью лишил Белку воли, навязав ей параллельную реальность, он ещё и предусмотрел симметричную резервную схему, которая должна сработать в минуту угрозы его влиянию. Именно сейчас она и действовала.
Он был сильным природным тёмным, такие сразу попадали в поле зрения братца Верховного, и он не отпускал таких людей из виду ни на минуту. Правда, наши визави никогда не использовали своих приспешников для прямого контакта, они просто не могли появиться на Земле ни в каком виде. Создавая свои Сценарии, они выстраивали их так, чтобы использовать природные человеческие слабости и наклонности, добиваясь нужного им результата. Поэтому Егор ничего не знал об осуществлявшихся сейчас Сценариях, что совершенно не мешало ему быть самым сильным игроком.
— Я боюсь. Я стала очень циничной, и мне проще никому не верить вообще. Я хочу верить тебе, но не могу… до конца. Поверить тебе — значит перестать верить ему, а я делала это в течение шести лет, и мне казалось, что я абсолютно, совершенно счастлива.
Отойдя от меня на несколько шагов, она очень убедительно мотнула головой, раскидывая волосы, и замолчала на полчаса. Когда она продолжила, тон её был уже другим.
— Ты спросишь меня, как я живу с человеком, которого очень боюсь. Я сама не могу ответить на этот вопрос. Думаю, что когда я пойму для себя этот странный факт, всё и кончится. Пока же я знаю только одно — я не могу на него сердиться. Может быть, это странно звучит, но не могу. Я могу простить ему всё, самые гнусные вещи. Мне проще, наверное, это сделать и думать, что он на самом деле такой, каким я представляла его всё это время. Иначе… иначе я должна, наверное, очень сильно испугаться. А я этого не хочу!
