Охранник Малинин пишет, что дочь Надежда, дочь Василия, пишет неправду о том, будто ее отца били прикладом. Что ж, возможно, она спутала посещение отца во Владимирской тюрьме с посещением его в Лефортове. В провинции народ, в том числе и тюремные охранники, мягче и порядочней, к тому же и имя Сталина, несмотря на все изменения в политике, там всегда воспринимали с уважением. Однако какие бы послабления режима не делались, тюрьма есть тюрьма. У Василия начинает сохнуть нога, поврежденная во время злополучной рыбалки во время войны, обостряются другие болезни. А ведь ему еще нет сорока!
К 1958 году состояние здоровья Василия стало критическим. Администрация тюрьмы доложила об этом по команде. Дошло до руководства КГБ. А. Н. Шелепин сообщил Хрущеву не только о здоровье Василия, но и о том, что в тюрьме он «расшифровался»: кто он такой, стало известно всем.
Что думал Хрущев по этому поводу, неизвестно. Можно только догадываться о том, что он испугался главным образом того скандала, который разразится, если Василий в тюрьме умрет. И Никита Сергеевич принимает решение – готовить Василия на освобождение. Вообще-то сложного здесь нет ничего. Если захотеть, то можно все оформить за неделю. Но это если захотеть. Хрущев распорядился иначе. И в 1958 году Василия этапируют в Москву и помещают в Лефортовский следственный изолятор КГБ СССР. Но его здоровье продолжало ухудшаться.
В январе 1960 года Хрущёв неожиданно вызвал в Кремль для беседы Светлану, и предложил ей свой план: Василий должен сменить свою фамилию, тогда он сможет спокойно жить где-нибудь подальше от Москвы… Затем с тем же предложением уже к самому Василию обращается шеф КГБ Шелепин. Но встречает категорический отказ.
Хрущёв все же принимает решение освободить Василия и приглашает его на приём. При встрече и беседе Хрущёв, кривя душой, положительно отозвался о Сталине, даже говорил, что произошла ошибка при аресте самого Василия. При встрече, говорят, оба плакали. Ну, с Василием-то все понятно, у него жизнь загублена, нервная система разрушена. А о чем плакал Никита Сергеевич? Вот уж воистину – крокодиловы слезы… Хрущёву, между прочим, тогда предстояла встреча в Москве с президентом США Дуайтом Эйзенхауэром. Не в связи ли с ней вдруг случился у «дорогого Никиты Сергеевича» приступ «доброты»? Ведь Эйзенхауэр, хоть и враг, а боевой генерал, лично знавший Сталина, вдруг поинтересуется судьбой его сына, боевого летчика? И что тогда отвечать? Говорить, что сидит в тюрьме за контрреволюционную деятельность?
