Вечером, сделав уроки, я легла в постель, подсунула ближе к себе настольную лампу с большим зеленым абажуром, подняла повыше толстый том и с ожиданием чуда открыла его, прочитала:
Пора, пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах
Чем свет уж на конях сидят,
Борзые прыгают на сворах.
От этих строк в комнату пахнуло нашей неприметной степной бескрайностью, вспаханными на зиму полями, свежестью первого морозца, обреченным безмолвием и неподвижностью посадок, покоем засыпающей природы. И очень не хотелось, чтобы ватага гарцующих на конях охотников, озирающихся в поисках зайцев и куропаток, нарушала его. Мне чужды были все эти дядьки, графы, что проклинали «осенний ветер, мелкий снег» и тем не менее именно в вихрях их загулов, под их свисты пускались искать приключений. Что за лживое лукавство такое? Перед кем? Чужды были мне их челядь, глупые жены, нерасторопные девицы с однообразной жизнью, кухонными заботами… Но волшебство слов, то, как это было написано — не отпускало.
Наверное, не много я тогда страниц прочитала. Уставшая от долгой дневной суеты, от уроков в школе, библиотеки, учебников, домашних заданий, убаюкалась тем слогом и уснула, выронив книгу на грудь. Сквозь неподнимающиеся от сладкого сна веки увидела, как подошла мама, сняла с меня книгу, укрыла меня и выключила свет. Часто ей приходилось это делать, ведь случалось мне уснуть и сидя на кровати с поджатыми ногами и с книгой на коленках, пригревшейся под теплой грубкой, соседствующей с печкой. Мама всегда чувствовала это. Просыпалась среди ночи, а то и под утро, прибегала и укладывала меня по-человечески, поправляя подушки, накрывая одеялом и убирая книги с кровати.
А Россия хлестала не ручейками — ручьями, била горячим гейзером, взрывалась вулканом и несла, несла свои сокровенные тайны мне от Пушкина, через Пушкина, с Пушкиным, себя живописуя, шепча завлекающе: «Там чудеса: там леший бродит, Русалка на ветвях сидит».
— Пап, а кто такой леший? Какой он?
— Нечистая сила такая. В виде старого плешивого деда с клюкой.
— А что эта сила делает?
— Одиноких путников сбивает с толку, путаем им дорогу, водит вокруг да около, а домой не пускает.
В подтверждение папиных объяснений следовали бабушкины рассказы, как однажды блуждал околицей дед Самусенко, который напился на хуторах, где чинил хозяевам сбрую, и в таком виде рискнул отправиться под ночь домой.
— До утра он, сердечный, не мог найти дорогу, все ноги посбивал, а потом упал да так и заночевал под деревьями в ближней посадке, — рассказывает бабушка.
