— А что же еще прикажете мне считать? — спрашиваю. — Если в этом нет ничего личного, то почему вы меня не принимаете?
— Такое правило, — говорит он.
Но уж тут я не выдержал. Сколько можно!
— Правила сами собой не появляются, — говорю. — Кто-то их составляет! Они что, опасаются, что я рукой мяч подправлю? Что я ногой его в лунку закачу, пока никто не видит?
— Мистер Ричардс, — говорит он, — но я же объясняю вам, что лично к вам это никакого отношения не имеет. Просто некоторые евреи…
— Какие евреи?
— Ну, не такие, как вы, — говорит он.
— Откуда же вы можете знать, какие они, — говорю, — если вы не разрешаете им играть тут?
Еще один из них — еще один секретарь — сказал:
— У вас, евреев, есть ваши гольфовые клубы, мистер Ричардс, а у нас есть наши.
Я говорю:
— Да, но почему у нас есть наши клубы? А потому, что вы нас не допускаете в ваши.
Можете мне поверить, по временам я готов был махнуть на все рукой, вообще выбросить клюшки, или все-таки вступить в "Милл-Лодж", или… ну, в общем, что угодно. Я сидел в баре такого гольфового клуба и смотрел на тех, кто там пил, смотрел на них в раздевалке, смотрел и думал: ну что в нас есть такое? Что они против нас имеют? Чем мы так уж отличаемся? И я почувствовал, что начинаю проникаться к ним неприязнью. Сначала я злился на секретарей, но что в конечном счете делали секретари? Просто выполняли распоряжения вот этих людей. Гольф мне больше никакого удовольствия не доставлял — я думал только о том, что они не стали бы играть со мной, если бы знали, а потому начал опережать развитие событий. Я приходил к секретарю и говорил: "Прежде всего я хочу вас предупредить, что я еврей. Мне это безразлично, но вам, возможно, нет". А они отвечали: "Мы вам позвоним". А кто почестней, говорили прямо: "Боюсь, у нас квота".
Но я решил взять над ними верх во что бы то ни стало и в конце концов добился своего — довольно-таки неожиданным образом. Один оптовик, с которым у меня дела, как-то в разговоре упомянул, что едет отдыхать в Шотландию — будет там играть в гольф. Он спросил:
— А вы играете?
Я говорю:
— Когда мне это разрешают.
Он спрашивает:
— Как так — разрешают?
Ну я и рассказал ему всю историю. Он-то не еврей.
— Какая нелепость, — говорит. — А почему бы вам не вступить в мой клуб? Я вас рекомендую. — И назвал клуб.
— Не беспокойтесь, — говорю, — я уже пробовал. Я все клубы Северного Лондона перепробовал.
— А "Три вяза"? — спрашивает.
Это уж совсем загородный клуб.
