5
Храпела и храпела, словно маку наевшись, хотя пан обозный уже не раз пытался разбудить свою молоденькую жёнушку.
— Роксолана, проснись! — молвил он.
— А я и не сплю, Диомид, — томно отвечала Роксолана, на краткий миг раскрыв свои прельстительные миндалевидные очи, от чего они вдруг становились круглыми и большими, что у коровы, — а как были они на диво хороши и блестящи, то и сего малого проблеска хватало, чтобы пронзить любимого мужа до самого дна души и тела.
Милая кралечка, всё на том же правом боку, засыпала вновь и вновь, хоть костёр под ней раскладывай, а пан Демид Пампушка, лысый — ни следочка от чуба козацкого — подвижной пузан, на бледном лице коего заметны были прежде всего алые, сочные губы — под жёсткими, щетинистыми, до смешного жидкими усами (имевшими явное намерение исчезнуть без остатка вслед за его оселедцем), с зияющей дыркой на месте передних выбитых зубов, — пан Демид любовно созерцал не только глазки своей жёнушки в щедром обрамлении шёлковых ресниц, чёрных, пушистых, тяжёлых и длинных, почти невообразимых, словно в сказке, не только заманчиво оттопыренную губку, густо окроплённую потом, — в рыдване, под полуденным весенним солнцем, было нестерпимо душно, — но и надолго вперял вожделенный взор в упругие её перси, что, округлые, словно чаши, глядели врозь.
Пан Купа с Роксоланой поженились недавно — не кончился ещё, sit venia verbis — простите на слове! — не кончился ещё медовый месяц, — любовь была у них обоюдная, как обоюдоострый меч двусечный, — и пану обозному ещё был приятен её вид, и всё в ней ещё ласкало взор его, хотя она уже и стала его собственной законною женой.
Под раскалённым верхом рыдвана было душно, и пан Демид, жалеючи её, расстегнул на Роксолане всё, что только сумел, и телеса его жёнушки колыхались перед ним от толчков рыдвана, тарахтевшего по неровной степной дороге.
6
У самой дороги приметив старую грушу, всю в сметанке вешнего цвета, — деревья в тот год цвели почему-то позже обычного, — пан обозный велел стать на отдых, ибо груша была высокая и раскидистая, толстая, в три обхвата, с обширной тенью и столь сладким духом, что голова кружилась, с ковром опавших лепестков вокруг ствола: от них, словно от снега, сразу становилось будто и не так жарко.
Слуги и джуры пустили коней на самопас, зная, что в этой чаще трав побоятся они волков и ни шагу не ступят в сторону; выпрягли волов и коней из повозок, из дубовых мажар, груженных харчами да припасами, хозяйским добром да казной, и повалились где кто стоял, забыв и пополдничать, однако подальше от прохладной тени той груши, чтоб не мешать своему вельможному пану.
