|
| To make matters worse someone passed Sonia, from the other end of the table, a plate with two hearts pierced with an arrow, cut out of black bread. | Как нарочно, кто-то переслал с другого конца стола Соне тарелку, с вылепленными на ей, из черного хлеба, двумя сердцами, пронзенными стрелой. |
| Katerina Ivanovna flushed crimson and at once said aloud across the table that the man who sent it was "a drunken ass!" | Катерина Ивановна вспыхнула и тотчас же громко заметила, через стол, что переславший, конечно, "пьяный осел". |
| Amalia Ivanovna was foreseeing something amiss, and at the same time deeply wounded by Katerina Ivanovna's haughtiness, and to restore the good-humour of the company and raise herself in their esteem she began, apropos of nothing, telling a story about an acquaintance of hers | Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества в другую сторону и, кстати, уж чтоб поднять себя в общем мнении, начала вдруг, ни с того ни с сего, рассказывать, что какой-то знакомый ее, |
| "Karl from the chemist's," who was driving one night in a cab, and that "the cabman wanted him to kill, and Karl very much begged him not to kill, and wept and clasped hands, and frightened and from fear pierced his heart." | "Карль из аптеки", ездил ночью на извозчике и что "извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от страх ему сердце пронзиль". |
| Though Katerina Ivanovna smiled, she observed at once that Amalia Ivanovna ought not to tell anecdotes in Russian; the latter was still more offended, and she retorted that her "_Vater aus Berlin_ was a very important man, and always went with his hands in pockets." | Катерина Ивановна хоть и улыбнулась, но тотчас же заметила, что Амалии Ивановне не следует порусски анекдоты рассказывать. Та еще больше обиделась и возразила, что ее "фатер аус Берлин буль ошень, ошень важны шеловек и все руки по карман ходиль". |
| Katerina Ivanovna could not restrain herself and laughed so much that Amalia Ivanovna lost patience and could scarcely control herself. | Смешливая Катерина Ивановна не вытерпела и ужасно расхохоталась, так что Амалия Ивановна стала уже терять последнее терпение и едва крепилась. |
| "Listen to the owl!" Katerina Ivanovna whispered at once, her good-humour almost restored, "she meant to say he kept his hands in his pockets, but she said he put his hands in people's pockets. (Cough-cough.) And have you noticed, Rodion Romanovitch, that all these Petersburg foreigners, the Germans especially, are all stupider than we! |
