Макс Давыдович открыл папку, прочел первый документ, перелистнул, чувствуя, как холод входит в сердце, и стал читать все документы подряд. Их было, однако, всего ничего, так что много времени это у Кравцова не заняло.
— Это не наша компетенция, — сказал он с сожалением, закрывая папку.
— Наша? — уточнил Лонгва, и, хотя Кравцов понял, что речь идет уже не о «правах и обязанностях», а совсем о другом, он счел своим долгом напомнить, что всему, даже лояльности, есть своя цена.
— Это прямое нарушение решения Оргбюро ЦК, — сказал он.
— Так, значит, не наше? — повторил вопрос бывший начальник «сводочного» отделения, акцентировав слово «наше». Вопрос, таким образом, касался именно лояльности бывшего командарма. Лояльности армейскому командованию и Региступру.
— Наше, — немного подумав, решил Макс Давыдович.
Он не кривил душой, по здравом размышлении — все так и обстояло: Кравцов не отделял себя от РККА и Управления, поэтому и дело было все-таки «наше». А то, что оно насквозь «стремное» и практически противозаконное, это уже совсем другая песня.
— Тогда, берите дело и перестаньте сомневаться.
«А начальство знает? — хотел было спросить Кравцов, но промолчал. — Знает, — решил он. — Вопрос только, кто это начальство, и где оно сидит?»
— Я «для особых поручений»…
— Ну, вот я вам и поручаю… последним приказом по отделению. Вас такой ответ устроит?
— Вполне, — кивнул Кравцов. — Но в нашем разговоре не хватает нескольких имен.
— Разумно, — чуть помедлив, согласился Лонгва. — О вас хорошо отзываются товарищи Фрунзе и Сокольников, но официально вы продолжите заниматься описью трофейных документов.
«Официально, это для товарища Гусева? В какие игры они тут играют, и кто с кем? Но главное, что они не поделили на этот раз?»
— Ладно, уговорили, — Кравцов затушил окурок в бронзовой пепельнице и вял папку из рук Лонгвы. — Только если уж у нас пошел такой разговор, я хотел бы поподробнее узнать, так сказать, «механику делопроизводства» в нашем «столоначальстве», и о характере полномочий хотелось бы услышать, и вообще, — он чуть повел левой кистью, обозначая пространство кабинета.
— Хорошо, — не стал упираться собеседник. — У меня есть полтора часа времени, и я всецело в вашем распоряжении. Спрашивайте, но и я вас тоже спрошу кое о чем. Договорились?
— Договорились.
4
Когда около восьми вечера — к назначенному часу Кравцов опоздал буквально на пять-десять минут — он спустился к проходной, боль, изводившая его весь этот день, прошла, но зато голова налилась чугунной тяжестью, и где-то за орбитой левого глаза отчетливо ощущался пульс. Семен уже ждал его, покуривая в сторонке и перебрасываясь по временам короткими репликами с дежурным. Бойцы охраны в разговоре, разумеется, не участвовали, и оттого сцена показалась Максу Давыдовичу неправильной. Даже гротескной. Но он и все теперь видел словно бы в искаженном свете. Настроение его следовало определить одним простым словом — мрачность, или другим — ученым — мизантропия.
