Молоканская община, тем временем — оказавшись за бритвенной чертой ночи, — выкопала колодцы, распахала целину, принялась разводить скот; до определенного момента у переселенцев была общая собственность, доходы распределялись поровну. Они вели бедную, сопряженную с множеством трудов жизнь фермеров на южном фронтире — такова была расплата за то, что за ними никто не гнался и позволил им вести скрытное, катакомбное существование. В сущности, это было естественное гетто.
Они были не одни среди чужого мира — чуть южнее была еще одна русская деревня — Борисы (над которой Проханов однажды летал на вертолете), но вообще-то это была закрытая община: Фефеловы женились на Мазаевых, их дети — на Прохановых, а те опять засылали сватов к Фефеловым и так далее.
Следующая фигура, о которой появляются свидетельства, — прадед Проханова по материнской линии, Тит Алексеевич Фефелов. Шли годы, и многие члены молоканской общины выбивались из круговорота натурального хозяйства и брались за промысел. Самым популярным бизнесом того времени был частный извоз. Чтобы открыть свою лавочку, требовалось иметь несколько лошадей, кибитку, хорошие связи на почтовых станциях и минимальный комплект для самообороны. Сферой интересов русских ямщиков была Военно-Грузинская дорога — стратегическая магистраль для кавказских и русско-турецких войн. Там передвигались военные грузы, и на транспортировке можно было хорошо заработать. Уже через несколько лет Тит был владельцем нескольких ямов и первостатейных, по уверению его правнука, лошадей. Однажды, когда в очередную русско-турецкую войну (речь идет о 70-х годах XIX века) на фронт ехал некий великий князь, Тит так лихо домчал его до Тифлиса, где располагалось генерал-губернаторство, и при этом оказался таким обходительным, что клиент, в знак благодарности, пожаловал ямщику перстень — изумруд, окруженный десятком бриллиантов. Теперь этот перстень, ставший фамильным, лежит в шкатулке у Проханова среди прочих bric-a-brac. Изумруд, если присмотреться к нему, сколот. Эта трещина появилась, когда один из дедов Проханова, в гневе на свою жену, шандарахнул кулаком по столу. На самом Проханове этого перстня я никогда не видел. Перешла ли к нему гневливость его предка? «Иногда срываюсь». Плохо себе это представляю, честно говоря. «Нет, меня посещают иногда приступы бешенства, сейчас меньше, чем раньше… Я называю это бешенством, потому что, когда оно кончалось, у меня возникало ощущение бездонной тоски: я понимаю, почему в Писании сказано, что гнев приравнивается к убийству, что человек, который гневается на ближнего своего, убийца, что это один из самых страшных грехов. Что такое гнев? — это такая одержимость, слепота, разрыв всех сдерживающих элементов, в этом состоянии люди способны убивать, я это все знаю…»
