| Она была довольна, участлива детьми, я не мешал ей ни в чем, предоставлял ей возиться с детьми, с хозяйством, как она хотела. |
| It's true it's bad _her_ having been a governess in our house. | Правда, нехорошо, что она была гувернанткой у нас в доме. |
| That's bad! | Нехорошо! |
| There's something common, vulgar, in flirting with one's governess. | Есть что-то тривиальное, пошлое в ухаживанье за своею гувернанткой. |
| But what a governess!" (He vividly recalled the roguish black eyes of Mlle. Roland and her smile.) "But after all, while she was in the house, I kept myself in hand. | Но какая гувернантка! (Он живо вспомнил черные плутовские глаза m-lle Roland и ее улыбку.) Но ведь пока она была у нас в доме, я не позволял себе ничего. |
| And the worst of it all is that she's already...it seems as if ill-luck would have it so! | И хуже всего то, что она уже... Надо же это все как нарочно! |
| Oh, oh! | Ай, ай, ай! Ая-яй! |
| But what, what is to be done?" | Но что же, что же делать?" |
| There was no solution, but that universal solution which life gives to all questions, even the most complex and insoluble. | Ответа не было, кроме того общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. |
| That answer is: one must live in the needs of the day--that is, forget oneself. | Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. |
| To forget himself in sleep was impossible now, at least till nighttime; he could not go back now to the music sung by the decanter-women; so he must forget himself in the dream of daily life. | Забыться сном уже нельзя, по крайней мере до ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни, |
| "Then we shall see," Stepan Arkadyevitch said to himself, and getting up he put on a gray dressing-gown lined with blue silk, tied the tassels in a knot, and, drawing a deep breath of air into his broad, bare chest, he walked to the window with his usual confident step, turning out his feet that carried his full frame so easily. He pulled up the blind and rang the bell loudly. | "Там видно будет, -- сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. |
| It was at once answered by the appearance of an old friend, his valet, Matvey, carrying his clothes, his boots, and a telegram. |
