Иван-да-марья | страница 59



Дышалось здесь так-то легко. Я, убежав вперед, пробовал голос, и мы с братом перекликались, а Кира, выпрямляясь и поправляя волосы, слушала эхо.

— Хоп, хоп, — отвечал мне брат. — Так охотники дают о себе знать, — объяснял он Кире. — Я здесь. Стою на месте. Или же — идите ко мне.

— Ау, — кричала Кира с удовольствием, и эхо отвечало то ей, то брату. И я пробовал голос.

— Я как-то растерялась, закружилась, — потом сказала сестре Кира, — и даже не представляю больше, откуда мы пришли.

— Да, — обращаясь к брату, сказала Зоя, — где мы теперь? Мы не заблудились?

— Нет, — отвечал он, — мы на правильном пути.

А Кира смеялась, ей было все равно.

— Как хорошо, — говорила она, — сегодня заблудиться. Я у вас в гостях, а где север, где юг, уже и не знаю. Я вам верю, ведите, — говорила она брату и была какая-то легкая и необыкновенно открытая, а он был счастлив, и мы взбирались вслед за ним и скользили по хвое, сбегая. И если он останавливался, то место действительно было хорошее. Он нас так и вел и узнавал: да, ничего тут не изменилось. Я не видел ни у кого таких глаз — светлых, еще более посветлевших от летнего загара и как бы принявших в себя за день много полевого простора и солнца. Таким его и запомнил.

— Куда же мы теперь? — спросил и я, не узнавая места.

— Куда? — улыбаясь и не глядя на меня, ответил он. — Я вас поведу к деду за медом.

— Погоди, Ваня, к какому деду?

— А вот увидишь.

— Мы еще не были здесь, Ваня, я не помню, чтобы мы здесь когда-либо были, — сказала Зоя.

— Как же ты забыла эти места? Вот там, вдали, деревня, из которой взята Ириша. Вон Забавино, тут у нее всюду родня.

— Боже, а я не узнала! — воскликнула с радостью Зоя.

— Да мы подошли к ней с другой стороны.

Сосны редели, и открывались солнечные ржаные поля. Да, мы всегда входили в бор с другой стороны, в эти места обычно не заходили, и мы не в Иришину деревню пойдем, а хлебами, полями отправимся к дедку на хутор. Это ведь с его пасеки за взятком сюда в августе пчелы летят.

— Начнут брать, когда вереск зацветет. Тут в августе, — говорил Кире брат, — вереск до того полон меда, что даже брызжет на сапоги, когда по нему идешь.

Мы вышли на проселок, а там начинались ржаные поля — вначале под бором жидкая рожь, и на этих реденьких полях было много отцветающих и выгоревших на солнце васильков, а потом брат повел нас по мягкой, пыльной дороге, и после бора все было полно светом. День был просто удивительный по обилию солнца и света. Это тепло, исходящее от земли, и дуновение ветерка, и солнце сильное, и золотистый цвет спелой ржи, и свет облаков — вот все, что и сейчас, как и течение наших рек, таинственно живет в моей благодарной памяти и крови, ибо и кровь мою воспитывала наша земля и речное течение. Вот за что всегда сердце мое благодарило родную землю в самые тяжелые дни.