Этот путаный разговор, начавшийся в гостиной, быстрые расспросы, когда брат успевал только, поворачиваясь, нам отвечать, продолжился и на веранде, где стол был уже накрыт и где Кира, немного смущенная, но улыбаясь и весело блестя глазами, ожидала, когда мы окончательно решим, так как не знала, нужно ли делать бутерброды.
— Мамочка, знаешь, — воскликнула Зоя, — поедем с нами! — И бросилась к ней, и начала ее уговаривать отправиться всем вместе.
— Погоди, ты меня затормошила совсем.
— Мама, милая, и ты с нами поедешь. Будет чудно.
— Где уж мне за вами угнаться, — улыбаясь, отвечала она. — Я старенькая.
— Неправда. Нет, нет.
— Без тебя мы не двинемся, — сказал я брату. — Если ты, Ваня, не хочешь, то мы отложим поездку.
— Может быть, у Вани дела, — сказала мама.
— Да нет, — ответил он, — если мама поедет, то отправлюсь с вами и я. Я был уже у воинского начальника, сразу же по приезде все сделал, чтобы времени не терять.
— А не устал ли ты, Ваня, с дороги? — спросила мать.
— Я в вагоне выспался за ночь.
Тут воспротивилась жертвенно, как всегда, мама:
— Куда там мне ехать, в леса забираться, а вот ты, Ванюша, поезжай с ними обязательно, поезжай, а уж мы с тобою потом, вечером, как вернешься, наговоримся.
Я видел, что она наглядеться на него не могла. Но она повторила:
— Обязательно поезжай.
Зоя только того и ждала.
— Согласился. Да, — закричала она и расцеловала его и маму и сказала ей: — Ну, честное слово, до чего же ты, мамусенька, добрая. Едем, едем. Кира, уговорили.
— Ну, да что с вами поделаешь, — сказал брат.
Кира во время уговаривания молчала, у нее только веселые искры в глазах заиграли, когда она посмотрела на нашу хитрую и ласковую Зою.
— Но я не знаю, куда вы меня повезете. В Корытово?
— Нет, дальше, — сказал я, — в Корытово заходить не будем, отправимся в Череху, и там на месте все решим.
— Хорошо, — сказал брат, — тогда мне надо умыться с дороги.
И сразу начались сборы, мы делали бутерброды и пили чай, Зоя побежала одеваться, а я, захватив полотенце, пошел с братом в сад к колодцу, туда, где он любил летом по утрам умываться и делать гимнастику. Я повесил на яблоню полотенце, брат сбросил китель, и я, зачерпнув ведро холодной воды, лил ему на руки и рад был бесконечно, когда брат мотал от удовольствия головой и говорил:
— Дома, Феденька, ах, до чего же хорошо.
А я, любуясь, смотрел на его веселое, освещенное утренним светом лицо, на ладность играющего мускулами, послушного и свободного во всех движениях тела. Он был выше среднего роста, тонок в талии и плечист.
