Доносило гул немецкой артиллерии и перекатывало в сыром воздухе этот гул, потому что за ночь похолодело, нахмурилось. По пути солдат повстречали и, когда пропускали нас, солдаты снимали фуражки, крестились, а она за гробом шла в сестринском платье, и ветер трепал ее косынку. А тут лес у большого болота.
— Сестрица, — сказал Василий, — лес близко, надо из ельника крест сделать.
И вот, захватив шашку брата, он нарубил еловых веток, надергал брусничника, еще зеленого, нагнав подводу, достал у обозников обрывок старой веревки и, пока медленно ехали к станции, расплел ее и сделал из сложенных еловых веток сплетенный посередине брусничником крест, и связал его, чтобы на станции прибить к двери товарного вагона.
— Я-то прибыл с пополнением два месяца тому назад и согласился на эту должность, потому что у меня двое ребят.
— Да, Ваня мне писал, что у него другой вестовой.
Его уважали за то, что он себе не позволял ни взять отпуск, ни отлучиться ни разу, хотя все знали: в полевом госпитале у него работает сестрой молодая жена. И это солдат понимал, потому что ведь у всех оставлены и ждут их всех дома жены.
На окруженной подводами и забитой ящиками станции кривоногий быстрый комендант все устроил, и начальник станции распорядился: указал изношенный товарный вагон в конце опорожненного состава.
Подводчик подогнал к запасным путям, и солдаты и комендант станции помогли погрузить в товарный вагон гроб — его подняли и вдвинули в вагон. К гробу были положены вещи, шинель была брошена на гроб, и вьюк походный приставлен.
— А она за все людей благодарила, — рассказывал Василий, — а сама какая-то была странная.
Он нашел на станции разбитый ящик, выколотил гвозди и поднятым с дороги камнем прибил к двери товарного вагона сплетенный из еловых ветвей крест.
— Вот как я все это справил, — рассказывал он потом, — она мне и говорит: Василий, ты лесенку мне разыщи.
— Зачем же она вам, сестрица?
— Чтобы к нему подняться в вагон.
А тут начальник к ней подошел и услышал, что она хочет туда подняться и одна остаться с гробом.
— Что вы, сестрица, — внушительно сказал он, — вы уж простите, мы сочувствуем вашему горю, все по-человечески понимаем, но этого я разрешить не могу, я обязан наложить пломбы. Статочное ли дело, ведь поезд товарный, для вас есть один классный вагон, а товарные вагоны закроют.
— Значит, нет, — сказала она, да так сказала, что у меня сердце заболело.
И когда она вошла в классный вагон, а я нес вещи, он, покачав головой, по-отечески сказал:
