- Прости меня, моя дорогая Гертрудочка! - сквозь слезы виновато проговорила она, опускаясь на колени рядом с сестрой и целуя ее в низко склоненную голову. - Прости мне, что я в своей радости не заметила, что творится с тобой... Так ты, значит, любишь дона Рафаэля?
- Не знаю... Могу сказать только то, что если бы он умер, умерла бы и я, произнесла еле слышным голосом Гертруда, подняв голову и повернув к сестре свое прекрасное, но теперь смертельно бледное лицо.
Марианита бросила взгляд на лицо сестры и продолжала самым нежным тоном:
- Вижу, вижу, что любишь. Не бойся, дорогая Гертрудочка, Пресвятая Дева Мария помилует и спасет его. Я вместе с тобой помолюсь за него, - в порыве жалости и непоколебимой детской веры прибавила девушка и также молитвенно возвела к небу руки.
- Взгляни, пожалуйста, Марианиточка, опять в окно: не едет ли еще кто... Может быть, и Рафаэль... Я чувствую, что он... Но сама не могу, - попросила через некоторое время прерывистым голосом Гертруда, не меняя своего коленопреклоненного положения перед священным изображением.
Марианита тотчас послушно поднялась, утерла платком заплаканные глаза и снова подошла к окну. Золотистая дымка, покрывавшая до сих пор равнину, сменилась пурпурно-фиолетовою. Но не было видно больше ни одного живого существа.
- Никого больше нет, - заявила Марианита. - Вернее всего, дон Рафаэль был заранее предупрежден о грозящей опасности и явится потом в лодке, - добавила она, чтобы успокоить сестру.
- Нет-нет, этого быть не может! - возразила Гертруда с не свойственной ей страстностью. - Я чувствую... я уверена, что он должен быть непременно сегодня вечером... даже ночью. Он пренебрежет всеми опасностями, лишь бы... Наверное он уж близко... Смотри хорошенько, милая Марианиточка, во все стороны... Мои глаза застилаются слезами, и я сама ничего не могу разглядеть. Смотри как можно внимательнее. Он должен быть на своем любимом коне... Ах, как я люблю этого благородного боевого коня, который столько раз выносил своего господина целым и невредимым из самых жарких схваток с врагами! Сколько раз я снимала со своей головы цветы, чтобы украсить ими прекрасную гриву этого чудного коня... О Пресвятая Дева Мария! О сладчайший Иисусе! Спасите моего дорогого Рафаэля...
Пока происходила эта беседа между сестрами, наводнение продолжало свое пагубное дело. К частым и резким ударам набатного колокола стал примешиваться громоподобный гул быстро надвигавшейся воды, которая уже начала заливать равнину. В воде эффектно отражались двойные отблески: золотистого серпа луны, только что появившейся на безоблачном небе, и красноватых сигнальных огней, зажженных по распоряжению дона Мариано на плоской кровле гасиенды и на ее вышке, чтобы указать путь тем, кто, быть может, еще бродил по равнине и искал спасения от воды. Таким образом, слух и зрение злополучных путников были предупреждены о грозной опасности и находившиеся еще в отдалении могли вовремя вернуться назад; тех же, которые уже находились вблизи гасиенды, звуки колокола и блеск огней должны были ободрить.
