Том стоял в ногах кровати, теребя кончик шелкового галстука в полоску. Он всегда так делает в замешательстве. Уяснив, о чем речь, он поднял на меня глаза, и в его взгляде было все: страдание, гнев, отчаяние, разочарование — все. Я не успела определить, какое из чувств главенствует, Том отвел глаза. У него совершенно замечательные глаза — сине-зеленые, цвета морской волны. Я заглянула в них и вдруг вспомнила, что люблю его (очень-очень). Но слова продолжали слетать у меня с языка, наполняя воздух злобным треском, — кипящие как смола слова о том, что теперь кое-что изменилось в нашей жизни, что отныне для него на первом месте я. И когда все это кончится и у нас родится ребенок, я хочу оставаться на первом месте.
— Осточертело целыми днями не видеть мужа! Осточертело, что ты швыряешь мне еду на бегу, как подачку. Я кто — твоя жена или морской котик, дьявол тебя побери? Мне что — проглотить рыбку и похлопать в ладоши? Мы с тобой общаемся полчаса в день — пятнадцать минут утром, пятнадцать минут вечером. Сыта по горло! Хочу наши выходные, как раньше, когда мы только познакомились. Хочу заблудиться в Центральном парке и обгореть на пляже Джонса[18]. Хочу в ресторане «Леспинассе» заказывать смертельные порции мартини и страстно желать друг друга весь ужин из семи блюд!..
Том медленно развернулся, отошел к окну. Я смотрела на него, а он смотрел в манхэттенский полдень. Толстые больничные окна приглушают дорожный шум, суета чужой жизни ко мне сюда не проникает. Я тихо-мирно лежу, а безумная жизнь несется мимо. До сих пор больничная тишина и покой страшно меня угнетали. Какая тоска, какая скучища, думала я. Но сегодня вдруг поняла: мне это по душе, мы с малышом словно забрались в кокон и сидим тихонько. Да, хватает и страхов, и скуки, зато нет нужды разбивать жизнь на часы и минуты и загонять в строчки удручающе солидного ежедневника в черном кожаном переплете. Вот что мне нравится. И хочется, чтоб Том разделил со мной эти чувства. Хочется часть этих томительно-нескончаемых дней провести рядом с ним, заново его изучая.
Пока я говорила, длинные тени промозглого мартовского дня почти скрыли от меня лицо Тома. Все верно, неожиданно согласился мой муж, он мало времени проводит со мной в больнице и делает это умышленно. В последний месяц он безумно устал постоянно думать и тревожиться обо мне. Голос был неестественно тих от напряжения. А в больнице я обеспечена всем необходимым, и для него это громадное облегчение. Том обернулся. Я увидела совершенно измученное лицо.
