Там, в Дрездене, Наполеон находился в центре Германии. Он показывал ей свою супругу, дочь цезарей, сидящую рядом с ними. Целые народы покинули свои места, чтобы броситься по его следам. Бедные и богатые, дворяне и плебеи, друзья и враги скорее сбежались туда, толпа, любопытная и внимательная, теснилась на улицах, на дорогах и площадях. Люди проводили целые дни и ночи, не спуская глаз с дверей и окон его дворца. Но не корона его; не ранг и не блеск его двора привлекали толпы любопытных.
Все сбегались смотреть только на него и его черты хотели сохранить в своей памяти, чтобы потом иметь возможность сказать своим менее счастливым соотечественникам, что они видели Наполеона!
В театрах поэты унизились настолько, что обожествляли его в своих произведениях, и целые народы становились его льстецами[11]!
Его утренний выход представлял замечательное зрелище. Владетельные принцы дожидались тут аудиенции победителя Европы. Они до такой степени смешивались с его офицерами, что эти последние часто предупреждали друг друга, чтобы быть осторожнее и как-нибудь не оскорбить этих новых царедворцев. Присутствие Наполеона уничтожало все различия: он был столько же их вождем, сколько и нашим. Эта общая зависимость, казалось, все уравнивала вокруг него. Однако плохо сдерживаемая военная гордость многих французских генералов, может быть, тогда-то и шокировала немецких принцев, так как французские полководцы думали, что уже возвысились до них. Ибо, каковы бы ни были знатное происхождение и ранг побежденного, победитель всегда будет считать себя равным ему!
Между тем наиболее благоразумные из нас были напуганы. Они говорили, хотя и втихомолку, что надо было считать себя в самом деле сверхъестественным существом чтобы безнаказанно все смешать подобным образом, не опасаясь быть унесенным этим всеобщим водоворотом. Они видели этих монархов, выходивших из дворца Наполеона с подавленной злобой и жаждой мщения, и представляли себе, что эти государи, оставшись ночью наедине со своими министрами, изливали накопившуюся в их сердцах горечь обид, которые они должны были сносить. Все складывалось так, чтобы усиливать их скорбь! Как была назойлива эта толпа, через которую надо было им проходить, чтобы добраться до дверей своего высокомерного повелителя! А между тем у их дверей никого не было, так как все, даже их собственный народ, как будто изменили им! Провозглашая счастье этого властителя народов, разве не оскорбляли их, подчеркивая их несчастье? Они же сами явились в Дрезден, чтобы еще увеличить блеск торжества Наполеона! Ведь это он над ними торжествовал! Каждый восторженный возглас по его адресу заключал в себе упрек им! Его величие было их уничтожением, его победы — их поражением!
