Галуха снова задумался. Потом взглянул на меня и сказал:
– Давай, чтобы такого больше не повторялось!
Я налил коньяка, мы выпили и приступили к ухе. Уха удалась на славу. Чем-то она напомнила тот кулеш: может, воздухом, может, кубанской водой, а может, и казаном, сохранившим аромат того кулеша. Многих детей кулеш спас от голода. Это потом отец мне рассказывал, что был такой Галуха – так его в партизанском отряде прозвали. А на самом деле он Гавриленко Виктор. А партизаном прозвали пацаны, так и получился Галуха-партизан. Да, многих, многих детишек спас он в то голодное время. Я решил расспросить, а как получилось, что он стал заниматься таким благородным делом, но увидел, что Галуха думает о чем-то своем, и не стал. Когда с ухой было покончено, он ушел к машине, а вернулся с маленькой газовой плиткой. У меня тоже была, только другой конструкции. Также взял он специальные чайники, заварные-незаварные, и другие современные приспособления.
Он достал пачку чая, но я предложил заварить другой. Я принес заварной чайник, лампу, так как скоро начнет смеркаться, чай – все это у брата всегда было в машине. Вода закипела, я заварил чай, через некоторое время разлили по кружкам и стали пить. Галуха, зажав двумя руками кружку, с удовольствием вдыхал чайный аромат. И с таким наслаждением он это делал, что мне тоже захотелось обнять свою чашку, как дорогого друга.
Последний луч прорвался сквозь листву, осветил его голову. Я сидел и пытался угадать, о чем думал Галуха. Мы сидели молча; последний луч, неизвестно как пробившийся сквозь густую листву, соскользнул с его головы. Сумерки начали быстро сгущаться. На той стороне Кубани зажглись огни. Я достал зажигалку, стал зажигать фонарь.
– У меня есть электрический, – предложил Галуха.
– Нет, будет приятней при этом свете.
Я зажег, поставил на стол. На лице Галухи отразилось что-то вроде улыбки.
– Да при таком приятней, чем при электрическом, – сказал он.
Галуха потянулся за бутылкой, налил по стопке. Мы подняли, чокнулись и молча, думая каждый о своем, выпили. Мы опять посидели, помолчали. Я по новой заварил чай… Сумерки уже превратились в ночь. Было тихо, спокойно. Деревья, окружающие поляну, стали совсем темными. Кубань блестела от фонарей на противоположной стороне.
К моему удивлению, комаров совершенно не было. Я еще подумал достать мазь или те приправы, которые в костер опускает брат, чтобы разгонять комаров, – но этого не потребовалось. То ли они нам не хотели мешать, то ли по какой-то причине здесь не летали.
