(155)
Из десяти песен о непостоянстве бытия[36]
"Светло — спокойно
Я б умереть хотел!" —
Мелькнуло в мыслях,
И тотчас сердце мое
Откликнулось эхом: "Да!"
(156)
Когда я посетил Митиноку[37], то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: "Это могила некоего тюдзе". — "Но какого именно тюдзе?" — "Санэката-асон", — поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки, и я помыслил с печалью:
Нетленное имя!
Вот все, что ты на земле
Сберег и оставил.
Сухие стебли травы
Единственный памятный дар.
(157)
Совершая паломничество в Митиноку, я остановился на заставе Сиракава. Не оттого ли сильнее обычного заворожила меня печальная красота луны? Ноин, когда это было? — сказал, возвратясь сюда: "Ветер осени свищет теперь…" Вот что вспомнилось мне, и в тоске сожалений [о покинутой столице] начертал я на столбе сторожевых ворот:
Лучи сочатся сквозь кровлю.
О, этот лунный свет!
Словно сердце мое
Он неволит: останься!
(158)
Песня разлуки, сложенная по случаю отъезда одного из моих друзей в край Митиноку
Если уедешь вдаль,
То, даже луну ожидая,
Я буду глядеть с тоской
На восток, в сторону Адзума
[39],
На вечернее темное небо.
(159)
Сочинено мною, когда на горе Коя[40] слагали стихи на тему: "Голос воды глубокой ночью"
Заблудились звуки.
Лишь буря шумела в окне,
Но умолк ее голос.
О том, что сгущается ночь,
Поведал ропот воды.
(160)
Стихи, сложенные мною, когда я посетил край Адзума
Разве подумать я мог,
Что вновь через эти горы
Пойду на старости лет?
Вершины жизни моей —
