– Который ест свои козявки, – буркнула в сторону девочка.
– Ну, ему пять лет, можно простить, – пожал плечом папа, а затем раздраженно бухнул газету на стол. – Ну не хотят они переходить в род жены! И своровать неоткуда!.. – осекся он под конец и с досадой скривился.
– Прости, пап, – повинилась Ника. Не ей обсуждать решения старших… но поворчать можно.
– Пойми, – встал он с места, подошел к дочери и приобнял, чуть наклонившись, – если все получится, я смогу помогать твоим детям. Прадед Андрей научит их, как не дать себя обмануть, прапрапрадед Викентий – как сторговать выгодную цену, прапрапрапрадедушка Вячеслав даст сил и опыта для победы в смертной схватке…
– …прадед Фадей научит воровать жен… – проворчала, все еще отведя глаза, Ника.
– Это очень полезное умение!
– Кто бы сомневался…
– Придет время, и ты сможешь помочь своим внукам, передать свой опыт, подсказать им и защитить. Ты спросила меня, что такое «старшая семья». Это путь к бессмертию, моя милая. Бессмертию в потомках.
Дремал загородный дворец, вздыхая спокойно и мерно тихим ветром, выдыхая шелестом ветвей соснового бора. Тихо и спокойно ныне дворцу – шумные обитатели с самого раннего утра унеслись в сторону торфяных болот и лесных озер ради неведомых ему дел, оставив в стенах монументального здания о трех этажах, выстроенного как бы не тысячу лет назад, только тихих и неслышных слуг да десяток гостей, столь же сильно любящих покой, тишину и дневной сон. Никто не царапает на гранитных плитах слова первой любви, не лазает в окна, тревожа высохшие от времени деревянные рамы, не шумит в коридорах и дворе, распевая веселые песни. Не слышен громовой бас наставников, третью сотню лет пытающихся отыскать виновников, не отвечают им тоненькие голоса никогда ни в чем не виноватой детворы. Благостно.
Только одинокая фигура мужчины, терпеливо всматривающегося в горизонт с крыши дворца, подсказывает, что спокойствию не суждено продлиться долго.
С громким стрекотом пронеслась по небу синяя капля боевого вертолета, пронзила серые паруса дождей вдали и уже через мгновение словно рухнула на белоснежный круг взлетной площадки, замерев в каких-то метрах над землей, чтобы плавно опуститься, скрыв собой алый герб в его центре. Две винтовых пары, до того видимые лишь маревом на фоне неба, замерцали, останавливаясь, обретая привычную форму чуть согнутых к земле стрекозиных крыльев.
Отодвинулась вбок тяжелая створка, давая спрыгнуть на разогретый камень площадки дородному мужчине четвертого десятка лет от роду, кутавшегося, несмотря на жаркий июль, в соболиную шубу до пола. Ярко блеснули крупные каменья – алые, бирюзовые, синие – на золотых и белоснежного цвета перстнях, по одному на каждый палец. Вторил им блеском наголовный обруч – высокий и тонкий, покрытый мелким узором по всей поверхности; серебристой полосой он прикрывал лоб владельца, затем терялся в черных с проседью волосах. Не менее ярко горели глаза владельца – синевой и волей, недавней бурей гнева и свежим раздражением.
