– Семнадцатилетний юнец, еще остающийся во мне, уведомляет, что он готов к выполнению задачи, несмотря на твою ослепительную красоту.
Фиби посмотрела в сторону его паха и невольно засмеялась, увидев, как Гриффин горделиво оглаживает свою могучую плоть.
– Позер, – упрекнула она, отводя взгляд.
– Как-никак мое мужское самолюбие было уязвлено. – Рука Гриффина продолжала двигаться, и Фиби, не удержавшись, взглянула вновь. – Я бы предпочел, чтобы его поласкала ты.
Платье, надетое на Фиби, сводило Гриффина с ума, так же, как и ее губы, ставшие темно-рубиновыми от поцелуев. Ткань платья была такой тонкой, что он отчетливо видел контур ее бедра. Корсаж отсутствовал, и потому ее соблазнительные формы были открыты взору в ожидании его прикосновений.
Подобное облачение вполне могло бы принадлежать куртизанке из какого-нибудь элитного борделя. Гриффина одолевало желание узнать, для кого она могла так одеваться прежде, до него, но он постарался загнать мысль об этом в самый дальний уголок сознания.
Прошедшая жизнь миновала. Окончательно и бесповоротно.
Однако сейчас ему хотелось, чтобы это платье исчезло с ее тела. И никогда больше не появлялось. Подобные наряды не подобает носить женам, даже имеющим любовников.
И все же… Фиби выглядела испуганной, точно девственница, когда взирала на его естество. Четырнадцать лет назад она была гораздо смелее. Как помнил Гриффин, она проворно скинула с себя ночную рубашку и раскинулась на кровати во всей красе, как воплощение эротических мечтаний любого мальчишки.
– Делай со мной все, что захочешь, – сказала она тогда. Или что-то в том же роде.
Ныне Фиби была не менее соблазнительна – с рассыпавшимися по плечам волосами и вырисовывающимися под тонкой тканью сосками, которые словно взывали к тому, чтобы он к ним прикоснулся.
– Иди ко мне, Фиби. – Помимо воли это прозвучало слишком повелительно, как распоряжение капитана, привыкшего к всеобщему повиновению.
Она не сдвинулась с места, и в улыбке, изогнувшей ее губы, читался некоторый вызов.
Быстрым движением Гриффин притянул Фиби к себе и навалился на нее сверху. Она была такой мягкой и податливой, обладающей всеми теми аппетитными выпуклостями, которые грезятся мужчинам в дальних странствиях и вызывают желание поскорее вернуться домой, чтобы подмять под себя свою благоверную.
У него даже перестала болеть нога под наплывом ощущений столь первобытных, что из горла вырвалось некое подобие рыка.
– Черт возьми, что ты со мной творишь… – выдохнул он и, вытащив из ее прядей пару оставшихся шпилек, бросил их на пол.
