Командир полка что-то шепчет на ухо растерявшемуся от дерзости прапорщика генералу.
Прапорщик Змиев снова раскрывает рот, видимо, собираясь что-то сказать, но генерал обрывает его:
– Как смеете вы, прапорщик, меня учить?! Щенок! Мальчишка! Кадетик!
Фунт солдатской соли не съел, а лезет учить старых боевых генералов!
На гауптвахту! В двадцать четыре часа!
В остальные роты генерал после этого инцидента не зашел. Уехал разгневанный.
* * *
Перемирие.
Мягко трусит водяной пылью мелкий и назойливый дождь. Серые облака низко нависли над мокрой землей.
Свободно ходим в междуокопной зоне и подбираем тела убитых товарищей.
Раненые в ожидании перемирия больше суток пролежали без медицинской помощи, ругаясь и оглашая воздух раздирающими душу стонами.
К ним не смели подойти ни наши, ни немецкие санитары.
Хоронить убитых – тяжелая обязанность.
Хоронить тяжелее, чем идти в атаку на укрепленные позиции противника.
Ни смеха, ни шуток, ни вздохов, ни слез.
Работаем, как автоматы.
Могилы рыть не хочется, да и надобности в этом нет. Трупы сталкиваем в образовавшиеся от взрывов снарядов воронки и засыпаем слоем земли. Из воронки получается курган.
Так создавали курганы.
Курганы окрестили «братскими могилами».
На некоторых поставили наскоро сколоченные грубые деревянные кресты.
Кресты торчат сиротливо, как забытые, не к месту поставленные тычинки.
* * *
Когда зарывали последние трупы, молоденький, хрупкий как девушка прапорщик Хмара фальшиво что-то запел, по-театральному играя руками.
Все в тревожном недоумении подняли на него глаза. И в продолжении нескольких минут стояло застывшее молчание.
Не знали, что сказать, боялись открыть истину.
Прапорщик Хмара обвел нас остановившимся взглядом мертвых зеленых глаз.
Жутко оскалил белую прорезь сплошных зубов. Сел на свежий могильный холмик из коричневой земли и дробно затявкал по-собачьи голосом молодого гончара, впервые увидевшего лису.
– Мозга с копылков слетела! – сказал кто-то из солдат.
Твердо шагая, подошел незнакомый штабс-капитан.
Нагнулся к прапорщику Хмаре, взял его за бледно-желтую руку.
Что-то спросил. Потом рывком выпрямил стройное тело в песочном сукне и сухо распорядился:
– Санитар! Возьмите господина офицера в околодок. Живо!
Лежа на качающихся носилках, прапорщик Хмара рвет прихватившие его к полотну веревки и жалобно повизгивает как щенок.
Солдаты с побледневшими лицами провожают взглядом страшные носилки с живым трупом.
* * *
Засыпали последний курган. Смыли кровавые следы недавнего безумия. Идем обедать и пить чай, приготовленный поварами из ржавой болотной воды.
