— Помилуйте, да неужто вы считаете меня за неженку! — воскликнул я. — Ведь я старый наполеоновский солдат! Но, дражайшая сударыня, куда это меня приведет? И чем мне поможет общество сих почтенных людей?
— Дражайший сэр, — ответствовала она, — вы сами не понимаете, сколь опасно ваше положение, так что уж извольте слушаться тех, кому видней. Ручаюсь, что вы и слыхом не слыхали про гуртовщиков и про гуртовые дороги, а я вовсе не намерена сидеть тут всю ночь напролет и просвещать вас. Довольно того, что я берусь все устроить — позор на мою седую голову! И именно этим путем вы отправитесь. Рональд, — продолжала она, — беги к пастухам, разбуди их и втолкуй Симу, чтоб нипочем не уходил, покуда не повидается со мной.
Рональд явно рад был покинуть общество своей тетушки и с такой молчаливой поспешностью вышел из комнаты и из дома, словно не ее же поручение выполнял, а спасался от нее бегством. Меж тем старая дама поворотилась к племяннице.
— Хотела бы я знать, куда мы его денем на ночь! — воскликнула она.
— Мы с Рональдом думали поместить его в курятнике, — отвечала Флора, покраснев до ушей.
— Ничего подобного я не допущу, — возразила тетка. — Курятник, вон что выдумали! Если уж он наш гость, не годится ему спать в курятниках. Самая подходящая комната — твоя, ежели только он согласится ее занять, ведь ты и приготовить-то ее толком не успеешь. Ну, а сама ляжешь у меня в спальне.
Я невольно восхитился предусмотрительностью и тактом старой вдовы, и, разумеется, неуместно мне было ей перечить. Не успел я и глазом моргнуть, как уже остался один на один с унылым подсвечником — общество не из приятных! — и наполовину с радостью, наполовину с досадой разглядывал нагар на свече. Бегство мое удалось: властная, уверенная в себе хозяйка дома, которая взялась все уладить, внушала мне полнейшее доверие, и я уже воображал, как подкатываю к дверям дядюшки. Но — увы! — сердечные мои дела оставляли желать лучшего. Я видел Флору наедине и разговаривал с нею; я держался смело до дерзости и принят был благосклонно. Я любовался ею, когда щеки ее заливал нежнейший румянец, радовался откровенной доброте, что светилась в ее взоре, обращенном ко мне, — и вдруг на сцену, словно предвестник страшного суда, выходит грозное видение в нелепом чепце и с огромнейшим пистолетом и в мгновение ока разлучает меня с моей возлюбленной! Благодарность и восхищение спорили в душе моей с вполне естественной жгучею досадой. Тайное и дерзкое вторжение мое в ее дом не могло не вызвать самых дурных подозрений. Но старуха повела себя превосходно. Ее великодушие оказалось столь же несомненным, как и мужество, и я опасался, что проницательность ее нисколько им не уступит. Мисс Флоре, разумеется, приходилось выдерживать зоркие теткины взгляды, и, разумеется, она была встревожена. Короче говоря, мне оставалось только одно: воспользоваться мягкой постелью, попытаться поскорее уснуть и пораньше подняться в надежде, что утром мне больше посчастливится. Сказать так много и, однако, так и не договорить, уйти бог весть куда, даже не простясь по-настоящему, — нет, это было выше моих сил!
