«LA RUCHE» – «УЛЕЙ» И ЕГО ОБИТАТЕЛИ
Сто с лишним лет назад преуспевающий французский скульптор Альфред Буше купил в Париже за бесценок просторный участок земли к югу от Монпарнаса, а заодно и павильон, построенный Гюставом Эйфелем для Всемирной выставки 1900 года, к тому времени уже демонтированный.
Ротонду он воздвиг заново на купленной земле, назвав ее «Виллой Медичи». Внутри Буше устроил узкие комнаты-мастерские и стал сдавать их за бесценок бедным художникам. Талантливые обитатели колонии прозвали это здание La Ruche – «Улей» и, став знаменитыми, впоследствии прославили его. Марк Шагал в своих воспоминаниях говорил: «Здесь либо умирали с голоду, либо становились знаменитыми».
В этом убогом, густо населенном доме, лишенном элементарных удобств, жили, работали, творили, радовались жизни и страдали талантливые полуголодные молодые люди, которые впоследствии стали гордостью «парижской школы». Оплата мастерской в «Улье», расположенном в непосредственной близости от городской бойни, обходилась всего в 50 франков в год, а сытный обед стоил не более двух с половиной – это весьма небольшие суммы, даже по тем временам. Неудивительно, что обитателями «Улья» были преимущественно бедные художники, а также многоязычная художественная богема.
Здесь Кандинский играл в шахматы с Шагалом, Амедео Модильяни выпивал с Ильей Эренбургом, Хаим Сутин экспериментировал с огромными мясными тушами, здесь писал свои строки Максимилиан Волошин. В общем – форменный «Улей». Так называлось это сообщество непохожих, куда Маревну привел русский скульптор Булаковский. Она была потрясена всем увиденным, услышанным. Марк Шагал писал об «Улье»:
«Здесь жила разноплеменная художественная богема. Здесь у русских рыдала обнаженная натурщица, у итальянцев пели под гитару, у евреев жарко спорили, а я сидел один, перед керосиновой лампой. Кругом картины, холсты – собственно, и не холсты, а мои простыни и ночные сорочки, разрезанные на куски и натянутые на подрамники. Так я просиживал до утра. В студии не убиралось по неделям. Валяются багеты, яичная скорлупа, коробки от дешевых бульонных кубиков». Жили впроголодь. Наличие обеда считалось роскошью. Красноречиво свидетельство Шагала: «На дощатом столе были свалены репродукции Эль Греко и Сезанна, объедки селедки – я делил каждую рыбину на две половинки, голову на сегодня, хвост на завтра, – и – Бог милостив! – корки хлеба. Если повезет, кто-нибудь накормит обедом…»
