1. Любимая моя Дэйзи!
Я не видел тебя уже много лет…
Ужас охватил ее, но не ночью — во тьме и тишине он бы казался вполне естественным, — а ярким и шумным утром в первую неделю февраля. Вокруг цвели акации, причем так пышно, что почти невозможно было разглядеть в этой белизне листочки. Акации отряхивали ночной туман с веток, напоминая собак, вернувшихся в дом из-под проливного дождя. Эвкалипты ластились и кокетничали с сотнями крошечных серых птичек, размером меньше большого пальца. Дэйзи не знала их названия. Она как-то попыталась выяснить, к какому виду они принадлежат, и даже смотрела орнитологический справочник, который ей дал Джим, после того, как они въехали в новый дом. Но крохотные пичужки никогда не оставались на одном месте больше нескольких мгновений, и разглядеть их толком было просто невозможно. В конце концов Дэйзи бросила это дело. Все равно птички ей не нравились: слишком уж велик был контраст между плавным свободным полетом и их ранящей душу беззащитностью на земле. Все это слишком напоминало ее самое.
Через поросший деревьями каньон она видела высящиеся новостройки. Еще год назад там ничего не было, кроме чахлых дубков да зарослей клещевины, пробивавшейся сквозь каменистую почву. Теперь холмы были усыпаны печными трубами и телевизионными антеннами, зеленели от недавно высаженных ледяника и плюща. Через ущелье шум долетал до дома Дэйзи — в безветренные дни ему не мешало даже расстояние: лай собак, крики играющих детей, обрывки мелодий, плач младенца, возглас рассерженной матери, прерывистый гул электропилы.
Дэйзи любила этот утренний шум, звучание окружающей ее жизни. Она сидела за накрытым к завтраку столом, вслушиваясь в них, хорошенькая молодая женщина с темными волосами, в ярко-синем халате, так подходившем к ее глазам, с легкой улыбкой на лице. Улыбка эта ничего не значила. Улыбалась Дэйзи скорее по привычке. Улыбка появлялась на губах утром вместе с помадой и исчезала вечером, после того как заканчивалось умывание перед сном. Джим любил эту улыбку. Для него было ясно, что жена счастлива, и ему, ее мужу, следует воздать должное за то, что она пребывает в столь блаженном состоянии. Так что в улыбке Дэйзи, сколь бы преднамеренной она ни была, уже имелось большое преимущество: она убеждала Джима в том, что он делает все возможное и даже невозможное (по крайней мере пару лет назад он бы решил, что это явно выходит за пределы его возможностей), чтобы Дэйзи была счастлива.
