Он выпрямился на табуретке, ловким привычным движением заправил волосы за уши, чтобы не падали на лицо, и вдруг повернулся ко мне:
– Дай-ка руки.
– Чего? – Я недоуменно оглянулся на папахена. Папахен успокаивающе кивнул:
– Не бойся…
– Кто боится?! Не боюсь я. Просто…
– Ну так и делай, что он говорит. С тебя не убудет.
– Дай руки, – повторил Макс. – И в глаза мне смотри.
Сам не знаю, почему я подчинился. Этот Макс – человек с виду нормальный, да и папахен мне худого никогда не пожелает, но все-таки… С мужиком за руки держаться!..
Макс стиснул мои пальцы своими, вроде бы не больно, но чувствовалось – очень крепко, сразу не вырвешься. Боковым зрением я увидел удивленную физиономию Деги, который только что вернулся на кухню.
– В глаза мне смотри! – громче и жестче выговорил Макс.
И я уставился в его глаза, которые теперь почему-то вовсе не казались мне добрыми и светлыми. Они вдруг потемнели, эти глаза. И они… стали увеличиваться, сливаясь в одно целое, в один небывало большой продолговатый глаз.
Понимая все происходящее как оптическую иллюзию, я попытался моргнуть, но не смог. Пальцы мои закололи горячие иглы. Повисла оглушающая тишина, моментально отсекшая меня от окружающего мира.
И тут громадный темный глаз – единственное, что я видел перед собой, – конвульсивно дернулся, распахиваясь, словно пасть. И поглотил меня.
Всего мгновение я был в полной темноте, потому и испугаться по-настоящему не успел. Потом передо мной, будто на телевизионном экране, возник домишко с покосившейся крышей, отгороженный от узкой окраинной улочки некрашеным щербатым забором. Под забором лежало, мирно положив сомкнутые пасти на лапы, с десяток косматых бродячих собак. Сытые, бестревожные, кто их тут тронет?.. На крыше сонно шебаршилось множество самых разных птиц: ворон, голубей, воробьев… Они то взлетали, чтобы невысоко покружиться, то снова садились, нахохлившись, то бродили по расколотому позеленевшему шиферу крыши, толкаясь оперенными боками, выискивая себе свободное место… совершенно не боясь какого-нибудь случайного малолетнего охотника с рогаткой и не видя друг в друге хищников и жертв.
Эта картинка стала меркнуть, а сквозь нее уже проступала другая – круглое монголоидное лицо, удивительно морщинистое, с редкими длинными торчащими волосками на скошенном подбородке и резко очерченных скулах, с глазками-щелочками, разглядеть что-то в которых не представлялось никакой возможности.
Я узнал и этот домик, и это лицо.
