Все соседние столики уже были заняты, но толчея у буфета продолжалась; мне хотелось выпить пива и закурить сигарету. От ближайшего столика веяло не только уже знакомым аптечным запахом, но и мерзким запахом грязных подгузников. Я резко встал и протиснулся на улицу мимо тех, кто стоял у дверей столовой; очередь стала еще длиннее.
На парковочной площадке я закурил. Было еще совсем светло: над морем, у самого горизонта, висело золотисто-желтое солнце. Снизу, с пляжа, доносился шум волн, набегающих на песок. Я зажмурился. Внезапно я почувствовал необъяснимую потребность в наступлении темноты; я хотел, чтобы как можно скорее спустилась темная звездная ночь — а вместо этого видел яркий южный свет, немилосердно заливавший и красивое, и безобразное.
Когда я вернулся в столовую, жена, Давид и Натали уже сидели за нашим столиком.
— Смотри, что я взяла тебе, — сказала Кристина и показала на тарелку с холодным салатом из пасты, в котором я различил несколько микроскопических кусочков ветчины. — У горячего была такая толчея. Мы вернемся туда позже, когда будет посвободнее.
Она поднесла к моему бокалу бутылку и налила мне красного вина.
— Я спросила официанта, — сказала она. — Видишь, гостиница теперь принадлежит бельгийцу. Поэтому здесь так много бельгийцев. И поэтому здесь теперь шведский стол.
Бельгийцы! Я яростно закивал. Все стало на свои места. Как известно, нигде в мире вы не увидите столько уродливых людей, сколько в Бельгии, — разве что в Англии.
Я даже захихикал. Повсюду старики втыкали вилки в еду. Будь на то добрая воля, их головы можно было бы назвать характерными и даже организовать кастинг для фильма о средневековье, с массовыми сценами в старинном трактире; но когда доброй воли недостаточно, все характерное идет прахом и остается только уродство.
— Ты уже смотрела вокруг себя? — спросил я жену. — По-настоящему.
Давид и Натали тыкали вилками в макаронины; судя по всему, они держались за руки под столом. Жена хотела что-то сказать мне взглядом, но у меня не было ни малейшего желания расшифровывать ее сигналы. За последние минуты мое настроение скачкообразно поднялось, и я хотел, чтобы все так и оставалось.
— Мы сидим среди бельгийцев! — громко сказал я сыну и его подруге.
Под столом Кристина дотронулась ногой до моего бедра.
— В чем дело, мать твою? — выкрикнул я.
Кристина наклонилась к своей тарелке и повернула голову ко мне.
— Они могут тебя услышать! — прошипела она.
Я обвел взглядом жующих и тычущих вилками стариков — которые только что стали
