— …просто сказать, как оно есть… — раздался голос дочери. — Отказ от найма… правда-правда… на задних лапках… все они.
Катинка! Нет, черт побери! Тиция! Она же Тиция; первая догадка почти всегда правильна. Тиция… Как первый луч солнца после долгого ненастья, у меня на лице появилась слабая улыбка; хоть она и была слабой, я чувствовал, что она идет откуда-то из глубины.
Однажды днем, несколько месяцев назад, Тиция позвонила к нам в дверь; я видел ее уже во второй раз, но все-таки было чего испугаться. Первый раз случился, когда мы только поселились здесь и она пришла представиться — «дочь госпожи Де Билде, которая время от времени привозит ей суп». Суп! Как раз супом и пахло во второй раз, когда она, со своей лоснящейся свинячьей рожей, стояла у нас на лестничной площадке и на повышенных тонах требовала, чтобы я наконец сделал давным-давно обещанный ремонт на первом этаже. Для начала — потолок в ванной. В той, которая находится под нашей ванной. Через щели вокруг нашей ванны вода стекала вниз, и на потолке ванной госпожи Де Билде образовались бурые пятна. А еще требовали починки садовые двери и оседал сарайчик в саду, и не забыть бы, что крыша у него асбестовая. Асбест наносит ущерб здоровью ее матери, когда та убирает в сарайчик садовые инструменты.
Было не слишком трудно изобразить интерес, слушая Тицию Де Билде; мне даже не пришлось притворяться. Я с таким интересом смотрел на ее лицо, что боялся прожечь взглядом дырку в надутой изнутри красно-белой пятнистой коже. Она говорила «асбест» так, будто речь шла о радиоактивных отходах или о венерической болезни, которую можно получить только в результате прямого контакта губ с более интимными частями тела; помню, что я пошире открыл дверь и пригласил ее зайти. Я не знал, что случится, когда она войдет. На мгновение я представил себе черные мясницкие фартуки и пневматические пистолеты, из которых ни о чем не подозревающим свиньям стреляют прямо в голову, прежде чем развесить их на крючьях и потом отправить на разделку; в следующее мгновение я пообещал Тиции Де Билде, что завтра утром, не позже чем завтра утром, я приду посмотреть ванную ее матери.
— И сарайчик тоже? — напомнила она.
Одно это говорило о том, что она мне верит, — по крайней мере, о том, что у нее сохранились остатки доверия ко мне, несмотря на все доказательства противоположного, которые громоздились друг на друга в течение последних пяти лет.
— И сарайчик тоже, — сказал я тихо, борясь с непреодолимым желанием прикоснуться к ней — я не сразу понял, к чему именно (к плечу? к щеке? к чему-то еще?), и это прошло, — но при взгляде на нее я не мог не думать о моменте ее появления на свет, о том миге, когда Тиция Де Билде, еще соединенная пуповиной с плацентой матери, с головы до пят в крови, но с ритмично бьющимся сердцем, пришла в этот мир. О том, как некогда, в далеком прошлом, кто-то радовался ее рождению; в первую очередь сама госпожа Де Билде, но — кто знает? — может быть, и господин Де Билде.
